Только Бог один знает, какие мысли в вас живут – праведные или нечестивые. Но есть такое общение в мыслях. У единомысленных молящихся существ может быть некое таинственное общение. Например, у вас и у вашего Ангела Хранителя. Бывает, что в какой-то счастливый для Вас час, когда уже не «волнуется желтеющая нива» (т.е. ваше сердце мирно, тихо)

, Вы осенены неизъяснимым состоянием духовного покоя, то Ангел Хранитель свободно к вам приближается и влагает в вашу душу, ставшую простой, незлобивой, как малый ребенок, светлые помышления. И вы не знаете ни конца, ни края этим помышлениям. Душа просто молится, размышляя, молится, молится и размышляет. Такие редкие счастливые минуты. Говорят, что всякому христианину их дано испытать, но не тогда, когда он их ждет, а когда Бог нас утешает незаслуженно.

Но если речь идет о слове, а не только о мысли, то тут, очевидно, и форма имеется звуковая или письменная. И, стало быть, об этой форме нам должно размышлять. Сегодня мы будем говорить только об устной речи. И дело это, конечно, многосложное – устная речь. Потому что дознается лишь опытом. И только человек, опытно подвизающийся, не на книгах и не на пособиях строящий свои навыки, а на живом непосредственном опыте общения, только он восходит от силы в силу в деле устного проповедования.

Вчера, например, я имел замечательный для себя опыт слушания такого слова, такой речи, которая оставила глубокое впечатление. В Военной академии ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого [35] (бывшей Михайловской артиллерийской академии), что неподалеку от Кремля, открылся факультет православной культуры.

И деканом этого факультета назначен протоиерей        Дмитрий Смирнов. На первой встрече слушателей академии с пастырями он взял слово, и это было событие. Выступал он в большом зале – бывшей церкви Александра Невского. Акустика хорошая, ему даже мешал микрофон. Под конец он выступил на середину, отказался от микрофона, и тут-то пришла чаемая полнота.

В речи своей он как бы отвечал на вопрос воинов высшего командного состава: «Зачем нам нужно что-то знать о православии?» Говорил о том, что трудности наши на самом деле не экономические и не политические, но все они связаны с утратой идеала нравственного. А народ, потерявший нравственный идеал, уже не может претендовать на то, чтобы быть народом.

Говорил батюшка о том, что только православный народ, живущий в России, сохранял в последнее столетие этот идеал. И поэтому с судьбами России соединились судьбы мира, и от утверждения этого идеала в сердцах людей русских, безусловно, зависит конец мира либо временное приостановление этого конца. Говорил батюшка так просто, а вместе с тем и   глубоко.

И самое, наверное, главное, что было в его речи, – это внутренняя одухотворенность. Это был не светский какой-нибудь батюшка-дипломат, но он сам был внутренне преображен своим словом. Возвышался, как некий православный Геракл, над своими слушателями. И   при этом в нем не было ни капли самоутверждения, ни чувства превосходства, мол: «Я вас удостаиваю здесь божественного гносиса». Нет, говорил он со смирением.

Не как содержатель истины, а как тот, которому поручено принять и передать. И воины сидели тихо-тихо. Дверь ни одна не скрипнула, мышка не пробежала. Первый блин не был комом, выпечен на славу. Прислушиваясь к о. Дмитрию, я отмечал для себя, что он владеет всеми техническими средствами, достоинствами, приемами, которые отличают настоящего проповедника. И совершенно очевидно, что о.

Дмитрий не изучал этой дисциплины, как мы с вами. Но только благодаря своему проповедническому опыту он по наитию пришел к обладанию всем тем, что свойственно хорошему учителю. И с точки зрения голоса, силы звучания, и в отношении интонации. У батюшки такие интонации разнообразные, как, знаете ли, какой-нибудь китайский водопад. Все богатство палитры.

Вроде батюшка такой не маленький, как бы вырублен из нежно-розового мрамора, однако всеми интонациями владеет. А   с точки зрения жеста? Я его не хвалю, просто рассказываю. А как он смотрит на аудиторию! А   как не смотрит на аудиторию! А как пальчиком покажет! Хочет – так, хочет – этак. Очень выразительно! Мне кажется, что эти военные вообще не встречали еще такого стиля и духа повествования.

А уж как строго говорит, с какой доказательностью, я бы сказал научностью, академичностью. Я был очень впечатлен этим и думал, как хорошо, что его выбрали деканом, потому что это попадание в десятку. Итак, мы с вами сегодня и побеседуем обо всем этом, а я вас призываю внимательно приглядываться к таким образчикам проповеди духовных слов, потому что только тут, наверное, и   можно научиться, и все это усвоить инстинктивно.

А на нашем занятии мы лишь обнажим то, что сокрыто от обыденного внимания. То, что по наитию мы воспринимаем, мы здесь разложим, так сказать, по полочкам. Прежде всего, хочется, конечно, говорить о том, что отличает публичную речь от частной, от частного диалога, от некоего домашнего собеседования, приятельского обмена мнениями. Отличает совсем не тема и не предмет, ибо о духовном можно говорить и на площади, и сидя где-то в катакомбах, в пещерке небольшой.

Но, конечно, публичная речь, прежде всего, требует от говорящего неестественного усилия, напряжения и   душевных, и физических сил. И тот, кто этого не поймет опытно, будет всегда производить самое жалкое впечатление. Можно даже сказать, что микрофоны никакие ему не помогут, потому что уважать свое слово (не себя, что нам до себя-то) может заставить только тот проповедник, который это слово как подобает преподносит и до вас доносит.