Интонация в техническом смысле одушевляет вашу речь. Либо это какое-то унылое постукивание отдельных костей скелета, либо перед вами жизнь во всех ее проявлениях. Об интонации можно много говорить, но начнем с существенного. Интонация часто, хотя и не всегда, выдает духовный строй человека или то, что называется конституцией, устроением его души, складом личности.

Если перед вами человек, у которого мышление словно застегнуто на все пуговицы, как мундир, если он, в общем-то, перестал уже размышлять о   тайнах бытия, если жизнь для него уже не таит в себе неожиданностей, а мир во многом обесцветился (он воспринимает его в черно-белом варианте), если для него педагогика – это уже накатанная дорожка (есть план лекций, и ее конспекты, и дополнительная информация)

, и он вам механически рассказывает, то монотонность интонации, крайняя скудость в   выборе интонационных средств выдает человека либо равнодушного к предмету, либо уставшего от своего педагогического дела: Ну как же вы мне все надоели. И вот, когда человеку уже все приелось и он просто отчитывает свои часы, да еще приписками занимается, то тут жди монотонной интонации.

Тут проявляется равнодушие к своему предмету, либо просто неопытность, неумение размышлять. Для такого человека проповедничество – ремесло, но не искусство, не творчество, а лучше сказать, не дело Богоугождения. А мы вспомним апостола Павла, который называл проповедь священнодействием. Священнодействие проповеди – этим все сказано. А теперь давайте-ка поразмышляем, чего не должно быть в интонации.

С монотонностью ясно – это убийство слушателя. А еще не должно быть ложных интонаций, не должно быть ложного пафоса, не должно быть искусственной патетики, не должно быть соцреализма, который тщился изображать действительность такой, какой она должна быть, а не такой, какой она является на самом деле. Вот эта ложная патетика   – враг многих проповедников, может быть, тех, кто более овладел приемами и искусством речи, а менее живет духовной жизнью.

Тут надо, конечно, вам показывать больше, чем рассказывать, а показывать – это не значит осуждать, это значит вразумлять. Вот различные примеры екоторых интонационных клише, которые, не дай Бог, кто-то усвоит себе. Есть свои клише и на учительских кафедрах в школе: Здравствуй­те. Садитесь. Семенов к доске. Итак, какие случаются искушения в плане интонации у проповедников, говорящих с церковного амвона.

Например, есть слезливая мелодраматическая интонация, которая тщится изобразить полноту переживаемых чувств. И такая интонация просто рвется в небеса, дабы поделиться некоторым восторгом, высосанным из пальца: Братья и сестры!   – прямо сходу оседлал Пегаса. - Братья и сестры-ы-ы..., – немножко так растянуто: тры-ы-ы.... Сегодня... – прямо хватаешься за сердце, – ...завтра...

две Божественных литургии, ранняя в семь часов, а поздняя в   десять часов. Да. На грядущей седмице особых праздников нет…, – какая-то даже радость, что нет праздников, и ходить не надо,- а завтра… На самом деле это не так, потому что литургия - это такое событие, ради которого и приползти можно на четвереньках, как говорит преподобный Серафим: Хотя бы ты был весь изъеден червями, и то на литургию ползи.

А   тут не одна, а целых две литургии: ранняя и поздняя. На первой можешь исповедоваться, а   на второй причаститься, а можешь на обеих молиться, сначала на клиросе, а потом еще где-нибудь. Спаси вас, Господи! – искренно отвечает народ, потому что при антихристе-то будет уже не две литургии, а одна, да и то где-нибудь в подземелье; а тут целых две, какое богатство.

И вот такая патетика – это плохо, многие даже отмечают, что она была свойственна иным пастырям в период советской жизни, когда Церковь была скована по рукам и ногам во внешнем проявлении, и даже отдельные темы были исключены из проповеднического каталога: ни апологетической, ни обличительной, а только пересказ священной истории. По поводу интонации при пересказе священной истории тоже надо высказаться отдельно.

Вот вам пример: прочитано Евангелие, выходит батюшка, рассказывает: Мы с вами слышали сегодня, братья и сестры, повествование о воскрешении сына вдовы Наинской. Все вы хорошо знаете это повествование, которое содержится у   евангелиста Луки. Сын вдовы Наинской был сначала жив, потом умер, а когда умер, тогда Господь его и воскресил, о чем вы все слышали....

Это я, конечно, утрирую, но о   страшных чудесах Богочеловека Иисуса Христа какой-то обыденной интонацией повествовать – это, кажется, согрешать тем же фарисейством, которым согрешил известный служитель синагоги. Вот он, наверное, тогда и сказал: Приходите исцеляться во все дни, кроме субботы, с восьми утра до шести вечера. Зачем в субботу пришли с больными?

Исцеляться будете завтра, в первый день от субботы. А Господь говорит: Лицемер! – потому что кто же тут исцеляет, кроме Него, Господа? –Упавшую овцу или осла ты вытащишь, наверно.... Тут обыденная интонация – нам не друг, а   враг. А какою же должна быть интонация? Мне кажется, что интонационному богатству мы должны с вами учиться у мира Божьего.

Вот, пожалуйста, посмотрите на город, какое богатство красок и настроений даже в нашем смоге. Тут вам и голубизна небес, и легкое перистое облачко, а там где-то розовая дымка, и храм Христа Спасителя червонным золотом сияет и взоры наши утешает, а там где-то сзади красный, багряный убор осенних скверов и бульваров. Такая нежная гамма: и золото листвы, и темно-зеленые ели, и   бархатистые коричневые шишечки.