Наряду с элевсинскими мистериями существовали и другие культы, связанные с почитанием богини-Матери. Это фригийский культ богини Кибелы и Аттиса, ассирийский – Иштар и Таммуза, египетский Исиды и Осириса, сирийский – Афродиты (Астарты) и Адониса и пр. Культы богини-Матери всегда имели ярко выраженный эротический характер. Это могло проявляться, как в чистом виде (оргии, имитировавшие процесс космогенеза, священная проституция и т.п.), так и в сублимированном (акты самооскопления и членовредительства). При этом скопчество связано с оргийностью не только диалектически, как отрицание эроса и пола, но и детерминологически.

Стоит отдельно упомянуть об Афине. Она, подобно Коре, была не богиней-женой, а богиней-девой, дочерью верховного бога Зевса и олицетворяла собою мудрость. Мифы об Афине имеют много общего с последующим учением о Софии.

Со временем происходит осмысление роли женского начала в различных философских системах. Классическая эллинская философия сформулировала, пожалуй, универсальный для большинства мифологий принцип: мир возникает из хаоса, который в процессе космогенеза дифференцируется на два начала – мужское и женское, причем женское, более материальное, остается образом хаоса, а мужское, духовное, имеет оплодотворяющее и оформляющее значение, являясь не столько отцом космоса, сколько его творцом, демиургом. Подобные мысли встречаются у пифагорейцев, Платона (+ок.347г. до Р.Х.) (Тимей, 50d), Аристотеля (+322г. до Р.Х) (Физика, I. 192а. 5-20). В эллинской философии великая богиня-Мать превращается в безликую материю. Она уже не мать космоса, а только «восприемница» и «кормилица». Плотин, чье учение впитало в себя «почти все философские системы предыдущего античного развития», вслед за Аристотелем называет материю «не-бытием» ????() (????Энн. I 8, 3). И тем не менее, многие великие философы (Пифагор, Платон, Аристотель, неоплатоники Ямвлих, Прокл и др.) принимали участие в мистериях.

Сам Платон напрямую связывает религиозную жизнь язычества с демоническими силами и дает оригинальное объяснение мистериальной эротике. В диалоге «Пир» он говорит о боге Эроте как о «великом демоне». «Демоны эти многочисленны и разнообразны, и Эрот – один из них». Их предназначение – «быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказ богов и вознаграждения за жертвы» (Пир, 202е-203). Эрот – спутник и слуга богини Афродиты, а поскольку Платон различает Афродиту «небесную» и «пошлую» или «всенародную» (Пир, 180d), то и любовь (эрос) в его философской системе подразделяется на возвышенную, «небесную» (т.н. «платоническая» любовь) и пошлую. При этом платоническая любовь предполагает «рабство во имя совершенствования» (Пир, 184c). Подобное разделение имеет место и в системе неоплатоников, но здесь «всенародная» любовь уже приобретает негативную окраску. На самом деле, разница между двумя типами платоновского эроса иллюзорна. Первый тип эроса является всего лишь неудачной попыткой сублимации второго типа.

Уже у Платона можно найти и первое упоминание о Софии как о Мировой Душе (Филеб, 30с-е). По учению Платона, София есть «нечто великое и приличествующее лишь божеству» (Федр, 278d). Но только в позднеантичном неоплатонизме концепция Софии приобрела особое значение. София неоплатоников представляет собой необходимое связующее звено в последовательной цепи эманаций между центральным понятием Единого и множественностью феноменального мира. Согласно Платину, София является «сущностью» бытия (Энн. V 8, 5).

Таким образом, статус и значение женского начала сильно колеблются в различных религиозных и философских системах, начиная от активного рождающего начала древних культов Великой богини-Матери, и кончая платоновским демиургизмом, где роль женского принципа низведена до наипассивнейшего минимума. Отчасти это объясняется тем культурным и общественным положением, которое занимала женщина в то или иное время: от главенствующего – в древнем матриархальном обществе до крайне униженного – в античном. «Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что женский образ в каждой культуре предельно антиномичен: одну половину женского лика, как писал Б. Фридан, составляет “образ добропорядочной, чистой женщины, достойной преклонения, и вторую – женщины падшей, с плотскими желаниями”. Каждая культура содержит и “темный” и “светлый” лики женственности». В соответствии с ними в различных религиозных системах мы встречаем злых и добрых богинь, а порой оба лика сочетаются в образе одной богини. Уже в архаичном образе Матери-Земли сливаются воедино добро и зло. Великая Мать, согласно древним мифам, не только дарует жизнь, но и забирает ее. Земля порождает растительность и человека, но она же производит на свет хтонических чудовищ. Ярким примером женской амбивалентности является так же индуистская богиня Деви, имеющая благие ипостаси: Парвати, Ума, Гауари, Аннапурна и грозные: Дурга, Кали, Чанди, Махешвари и пр. Как бы то ни было, можно выделить одну характерную для всего языческого, «андроцентрического» мироощущения особенность: верховное божество или творческий принцип наделен мужскими свойствами и, поэтому, для космогенеза нуждается в женском начале. Вот почему женский принцип, какую бы малую роль он не играл, непременно сопутствует верховному мужскому божественному принципу. А, поскольку язычество (религия и философия) вносило в область внутрибожественных отношений принцип половой дифференциации, взаимоотношения между мужскими и женскими божествами (внутри андрогинного божества), а так же – между божеством и человеком строились по образу брачных отношений (иерогамии) и носили эротический характер. И это вполне естественно, т.к. язычники строили свои представления о Боге по образу представлений о человеке, в силу чего эротический элемент в представлениях о Боге отсутствовал только в богооткровенной ветхозаветной религии, в которой не человек «создавал» себе бога по своему подобию, а Бог открывался человеку. Невозможность истинного богообщения, а, следовательно, непонимание Божественного Промысла, неизбежно приводила язычника к представлению о Создателе как о «ребенке, играющем в шашки» (Гераклит)3. А отсюда религиозная жизнь (как, впрочем, и культурно-социальная) представлялась ему неким театральным действом, игрой. «Что же это за игра?» – спрашивает Платон. И сам же отвечает: «Жертвоприношения, песни, пляски, чтобы уметь снискать к себе милость богов» (Законы, VII 803c). А, поскольку демон Эрот признается медиатором между людьми и богами, то он, по слову того же Платона, «становится предводителем на празднествах, в хороводах и при жертвоприношениях» (Пир, 197d). Языческий ритуал – это игра, но это не бездушный обряд или формальность. «По существу, это была попытка механическим путем обрести духовную свободу». Посредством мистерий язычество стремилось разрушить свою природную ограниченность и преодолеть онтологический разрыв между падшим человеком и Богом, но до воплощения в мир Христа Спасителя это было невозможно. Поэтому, вместо желанного общения с Истинным Богом, человек вступал в общение с падшими духами, ошибочно признавая их богами (Пс.95,5). Это общение происходило в состоянии транса или экстаза. Пребывая в состоянии «одержимости богом» языческие мистики, а среди них было не мало женщин, могли толковать «волю богов», «пророчествовать» и даже творить ложные чудеса. Таким образом, посредством мистической практики язычества, в человеческую жизнь вторгалась страшная реальность присутствия падших духов, являющихся источником всякого заблуждения (Ин.8,44).

В отличие от язычества, ветхозаветный иудаизм не приписывал Богу никаких признаков мужского или женского пола. Правда, еще до Рождества Христова в иудаизме возникла проблема, связанная с почитанием женского начала в Боге. Во-первых, библейские книги Притчей Соломоновых, Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова излагают сложное для толкования учение об олицетворенной Божественной Премудрости (Хохма’), что дает повод интерпретировать ее как некий женский принцип при Божественной Сущности. Во-вторых, в период первого Храма по всей Палестине и среди еврейского населения Элефантины был распространен культ богини Ашеры (вероятно, аналог финикийской Астарты, вавилоно-ассирийской Иштар или египетской Исиды), «супруги» Бога Яхве. Об этой нечестивой практике мы находим упоминания и у библейских пророков (Иер.7,17-18; 44,17; косвенно Ам.8,14). В-третьих, в связи с ассиро-вавилонским влиянием (например, изучением иудеями в вавилонском плену халдейской магии), возможно еще до Рождества Христова происходит зарождение каббалистической традиции. Иудаизм также оказался достаточно восприимчивым и к эллинской мудрости. Яркий пример синтеза двух культур можно найти в творениях Филона Александрийского (+45г.), где, в частности, говорится о Софии. В ранних произведениях Филон, говоря о «Софии», называет ее «Матерью и Кормилицей Вселенной». Правда у позднего Филона понятие «Софии» смешивается с понятием «Логоса».

Что же касается ветхозаветных представлений об отношениях между Богом и человеком, то они порой выражаются в аллегорической форме, изобилующей эротической символикой и напоминающей об языческих мотивах священного брака (напр., в книге Песнь песней, Ос.2, Иез.16 и пр.). Здесь следует дать некоторое пояснение. Дело в том, что понятие «эрос» встречается и в святоотеческой литературе. Оно означает сильное влечение, любовь. Подобно неоплатоникам, отцы отличают искаженный эрос от преображенного. Но, если в молитвенной практике язычества мы встречаемся с проявлением искаженного эроса, возведенного в степень религиозного метода, то молитва ветхозаветных праведников является примером чистой, возвышенной любви к Богу. «Мы веруем, – говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), – что в сердце человеческом имеется вожделение скотоподобное, внесенное в него падением, находящееся в отношении с вожделением падших духов; мы веруем, что имеется в сердце и вожделение духовное, с которым мы сотворены которым любится естественно и правильно Бог и ближний, которое находится в гармонии с вожделением святых Ангелов».

2. Секты первых веков христианства

Христианство наследовало от неповрежденного иудаизма представление о Боге как о трансцендентном, непознаваемом Существе, не имеющем половых характеристик. Христианский Бог Отец несет в Себе идею отечества исключительно по ипостасному свойству, и не нуждается, ни в богине-Матери для рождения Бога Сына, ни в матери-материи для творения космоса.

В первые века своего существования христианству пришлось столкнуться с древними религиозными представлениями, что привело к образованию множества сект, причем ближневосточный мистицизм породил харизматические секты, а эллинский интеллектуализм – гностические.

По методологии выработки своего вероучения, гностики являются одной из первых в истории синкретических сект (I-IIIвв.), поэтому гностицизм, приживался на любой культурной почве. Нет смысла описывать бесчисленные гностические системы. Их суть метко и лаконично выразил В.В. Болотов, назвав гностицизм «философией пессимизма». Отметим лишь несколько важных моментов.