В учении целого ряда гностических сект (напр., валентиниан и др.) в качестве низшего женского эона плеромы (полноты) фигурирует София. В результате своего страстного влечения к Отцу София выпала из плеромы, породила эон Христа, а также демиурга и дьявола, и, в конечном счете, стала Душой Мира и «матерью всего сущего». Воплощение Христа произошло вследствие схождения Софии и демиурга на Деву Марию. Как уже было замечено, концепцию Софии вполне можно считать наследием западного язычества. В то же время ряд исследователей отмечает влияние на гностиков идей буддизма. «София валентинианцев имеет непосредственный коррелят в буддийской Праджне/Праджняпарамите (“Мудрость”/ “Совершенство Мудрости”) и как мифологема, и как космосообразующий принцип, и как “дизайнерское” начало в мире». Учение о Софии Небесной и Софии-Ахамот (падшей Софии), вероятно, является отзвуком платоновского деления богини Афродиты на «небесную» и «всенародную». Таким образом, здесь нашли свое выражение представления об амбивалентности женского начала.

Любопытно, что БЦ, вобрав в себя некоторые вероучительные и методологические особенности гностицизма, формально очень схож с современным ему и не менее опасным для Церкви харизматическим движением монтанистов (IIв.) – идейным антиподом гностицизма. Монтанисты были одной из первых харизматических сект в христианстве. Духовный лидер этого движения, фригиец Монтан, провозглашал себя пророком Святого Духа Параклита, возвещающим новый завет Бога с человечеством и скорый конец света. В своих многочисленных «пророчествах», которые читались за богослужением, Монтан призывал к непослушанию церковным властям и требовал от последователей крайнего аскетизма. Для нас имеет большое значение и то, что сам Монтан, вероятно, одно время был жрецом «Матери богов» – Кибеллы .

Нечто среднее между гностиками и монтанистами представляла иудео-гностическая эзотерическая секта елкезаитов или самсеев (IIв.). По их учению Адам обладал истинной религией, но через женщину, воплощение греха и заблуждения, подпал под влияния злого начала – материи. Для поддержания среди людей истинного богопочитания Господь посылал в мир Своего Духа в лице ветхозаветных праведников, но современники не понимали их и искажали истинную религию. Единственными обладателями истины сектанты считали себя. Для их учения также характерна хилиастическая идея, которую принимали даже ранние святые отцы (Папий Иерапольский (+ок.165), Иустин Философ (+ок.166), Ириней Лионский (+202) и др.). В учении древних харизматических сект и в характерной для первых веков христианства хилиастической идее уже намечается концепция Третьего Завета, периоде предапокалиптического земного благоденствия Церкви, Царствия Небесного на земле.

Помимо упомянутых идей, в вероучении БЦ нашли свое отражение взгляды целого ряда других раннехристианских сект. Упомянем лишь о модалистах (IIIв.), учивших о том, что Три Лица Святой Троицы являются модусами Единого Бога, как бы масками, которые Он примеряет и о манихеях (IIIв.), для дуалистического учения которых было характерно представление о материи как о зле.

Наконец пришло время поговорить и об искажениях, связанных с неверным почитанием Пресвятой Богородицы. Судя по всему, первое свидетельство о культовом почитании Божией Матери относится к ереси коллиридиан (IVв.). Она представляла собой синтез культа богини Астарты с поклонением Божией Матери.

Православное почитание Богородицы как литургический культ складывается лишь к V-му веку. После III-го Вселенского Собора (431г.) культ Божией Матери получил мощное развитие, но, говоря о Деве Марии, Церковь по сей день «избегает догматических определений. Она прибегает к языку молитвенной поэзии», поэтому православное учение о Божией Матери не имеет догматического оформления, и является предметом молитвенного созерцания Церкви. За столетия своего существования православный культ Божией Матери украшался новыми молитвословиями, иконографиями и богородичными праздниками, но никогда не выходил за рамки ортодоксальности. Пожалуй, до появления «Богородичного центра» Православный Восток не имел «марианских» сект. Что касается вопроса о Софии, то в восточной традиции Премудрость Божия всегда ассоциировалась со Второй Ипостасью Святой Троицы – Божественным Словом (ср.: 1Кор.1,24), иногда – со Святым Духом (напр., св. Феофил Антиохийский (+186), св. Ириней Лионский). Иначе обстояло дело на Западе. Уже у блаженного Августина (+430), богослова и мыслителя во многом предопределившего путь развития католического богословия, встречается учение о Нетварной Софии, отождествляемой с Божественным Логосом и Тварной Софии, которую автор называет «Невеста-Сион», «Дочь Сиона», «Мать-Иерусалим» или просто «наша Мать». Здесь же следует упомянуть и о другом западном философе и богослове, который считается «отцом схоластики», Боэцие (+524). В трактате «Утешение философией» он описывает явление ему Философии в образе женщины с горящими глазами. И, хотя, скорее всего, мы имеем дело с художественным приемом, этот образ оказал значительное влияние на развитие средневековой софиологии.

 3. Рыцарство и католицизм

По прошествии «темного» Х-го века и трагического разделения Церквей (1054г.), наступает эпоха крестовых походов (1096-1270гг.). В этот период в Европе происходит нарождение особого социального класса – рыцарства. Раннее средневековье для нас интересно в первую очередь тем, что в это время (конец XI – начало XIIв.) на волне рыцарской культуры возникает, так называемый, культ Прекрасной Дамы. Он зарождается на юге Франции, в Провансе, оттуда переходит в северную Францию, а далее – в Германию, Англию и Италию. Во Франции создателей и пропагандистов этого культа называли трубадурами или труверами (от фр. – «изобретать»), в Германии –миннезингерами («певцами любви»). Исследователи указывают целый ряд культурно-социальных причин для возникновения культа Прекрасной Дамы: улучшение положения женщины в обществе, открытие в эпоху раннего средневековья языческих поэтов (например, Овидия), частные интересы вассалов и странствующих менестрелей, но главная причина заключалась в другом. Весь западный мир оказался оторванным от благодатных корней церковной традиции. И нет ничего удивительного в том, что в лице рыцарства запад создал особый, отличный от церковного, этический идеал. Не имея представления о возвышенном Божественном эросе, рыцарство стало проповедовать преображающую силу утонченно-чувственного эроса. Согласно рыцарским кодексам чести, рыцарь должен был культивировать в себе особые добродетели, что было возможно лишь при помощи куртуазной любви – «Минне» (Minne). Рыцари считали, что истинная любовь – это «высокая любовь к даме, к жене своего сеньора. Та же любовь, которая удовлетворяется в браке, не высока. Высока та, которая включает и подчинение, и преклонение. Отсюда – разработанная процедура любви». Взаимоотношения между рыцарем и дамой скреплялись обрядом посвящения, который кощунственно имитировал таинство брака. С этого момента рыцарь был обязан непрестанными подвигами прославлять имя своей Дамы, страдать и томиться от любви к ней, не надеясь при этом на взаимность (напрашивается параллель с идеей священного брака и практикой самооскопления во фригийском культе Кибелы). И действительно, «избраннице сердца поклонялись как богине», а выработанный церемониал уподоблялся мистериальному. Кроме того, рыцарский культ Прекрасной Дамы был призван возродить идеал «платонической любви». Но даже «глубокие черты аскетичности, мужественного самопожертвования, свойственные рыцарскому идеалу, теснейшим образом связаны с эротической основой этого подхода к жизни и, быть может, являются всего-навсего нравственным замещением неудовлетворенного желания». Рыцари ставили перед собой утопическую цель – без Божией помощи, посредством культа чувственной любви, преобразить себя и мир. «Однако в своей этической функции рыцарство то и дело обнаруживает несостоятельность, неспособность отойти от своих греховных истоков. Ибо сердцевиной рыцарского идеала остается высокомерие, хотя и возвысившееся до уровня чего-то прекрасного». Именно поэтому подлинный смысл куртуазной любви заключен не столько в поклонении объекту любви, сколько в переживаниях ее субъекта. Не случайно в лирике трубадуров героиня практически лишена индивидуальных черт, а любовь превращена в «веселую науку» (от фр. le gai saoir; la gaie science). По существу весь образ жизни рыцаря, с его строгим регламентом и бесконечными ритуалами возрождал языческие представления о жизни как об игре, в которой роль женщины искусственно завышалась.

На рубеже XI-го и XII-го веков возникает целый ряд религиозных сект, объединяемых общим названием «нищенствующие братья» (катары, альбигойцы, патарены, богомилы, арнолдисты, вальденсы и пр.). Они ставили перед собой задачу возрождения благочестия первых христиан. На практике это были манихеи (часть из которых некогда обосновалась в Равенне и Болгарии). Подобно древним манихеям, они придерживались крайнего дуализма, считая все материальное, в первую очередь – плоть, источником зла и греха, а душу – божественной узницей, томящейся в оковах плоти. «Поэтому ради спасения души предполагалось изнурение плоти либо аскезой, либо неистовым разгулом, коллективным развратом, после чего ослабевшая материя должна выпустить душу из своих когтей». То обстоятельство, что куртуазная культура зародилась именно в Провансе, далеко не случайно. На юге Франции, в городе Альби к XI-му веку сложилось мощное манихейское движение, последователи которого по названию города стали именоваться альбигойцами. Доподлинно о них известно очень мало. Например, они много говорили о любви, как божественной, так и земной (папской столице, Риму (лат. Roma) они противопоставляли любовь (т. е. «Roma» наоборот – amor). Несомненно огромное влияние альбигойского движения на формирование куртуазной культуры трубадуров (кстати, достигшей наибольшего расцвета именно в Альби). Поэтому, когда в 1209г. папа Иннокентий III объявил против альбигойцев крестовый поход (т. н. «альбигойские войны» (XIII-XIVвв.)), что в свою очередь послужило поводом к рождению инквизиции (т. н. «первая инквизиция»), вместе с сектантами-альбигойцами была уничтожена и куртуазная культура. Спасаясь от инквизиции многие «нищенствующие братья» поступали в орден францисканцев. Вполне вероятно, что западный культ Мадонны обязан своей популярностью именно «нищенствующим братьям», из среды которых он перекочевал к францисканцам, а уже с их помощью был ассимилирован и развит официальной католической церковью.

Формализм в западной культуре предопределил основные тенденции в развитии католического богословия и породил схоластику. В результате чего средневековое богословие, изначально ориентированное на Римское право, переняло черты рыцарских кодексов. Суть Искупления Христом человеческого рода свелось к принесению «удовлетворения» (satisfakcio) Богу Отцу, «оскорбленному» преступлением Адама, что неминуемо требовало кровопролития. О несостоятельности «юридической» теории Искупления в самой своей основе свидетельствует риторический вопрос, заданный Господом ветхозаветному пророку Иеремии в связи с почитание израильтянами языческой богини: «Но Меня ли огорчают они? говорит Господь; не себя ли самих к стыду своему?» (Иер.7,19). Это ложное представление о Боге как о жестоком, обидчивом и мстительном Существе делали средневекового человека безответным в его неистовом устремлении к Небу.

В то же самое время (XIIв.) калабрийский аббат Иоаким Флорский (+1201г.) проповедовал наступление Третьего Завета (Завета Святого Духа), который, по его мнению, должен был наступить после Ветхого Завета (Завета Отца) и Нового Завета (Завета Сына). Иоаким Флорский чаял нового излияния благодатных даров Святого Духа, и, хотя его учение впоследствии было осуждено католической церковью как ересь, оно явилось красноречивым симптомом того, что в западном мире наступил духовный голод.

Это ощущение пустоты вскоре стало всеобъемлющим. К XII-му веку в западном сознании началась серьезная трансформация: на смену тяжеловесной романской культуре (X-XIIвв.) пришла возвышенная готика (XII-XVвв.). В это время, и в искусстве (архитектуре, декоре, музыке и пр.), и в человеческих душах происходило «безудержное рвение ввысь, вплоть до невесомой трактовки всего устойчиво-неподвижного и всего устойчиво-осуществленного», это был «взлет с целью вообще превратить все материальное в духовную невесомость».