Как же Береславский сочетает борьбу за чистоту Православия с проповедью еретических учений? По мнению Береславского (кстати, один из переводов слова «ересь» ()????????? означает «мнение»), «Никеоцареградский двенадцатичленный Символ веры устарел надобен живой Символ». «Все образы были искажены все абсолютно было осквернено – Божия Матерь говорит о новых, истинных образах». Оказывается, ратуя за чистоту Православия, ересиарх имеет в виду не то вероучение, что содержится в Никеоцареградском Символе веры, якобы забытое и оскверненное православными, а какое-то иное, доселе неведомое. «Но нет, не к раннехристианским образцам вернуться, – предлагает Береславский, – но каким оно было задумано от Превечного Отца, к основной мысли христианства – Его олицетворенной мысли, Богоматери, в чье сердце Он вложил Свое сокровенное “Жажду! Прощаю! Я люблю вас”». Здесь можно увидеть все, что угодно (например, автоматическое письмо В.С. Соловьева), только не Православие. При этом, игнорируя Соборное учение Православной Церкви, Береславский апеллирует к мнению «Богородичного Собора»: «Единодушие Совета отцов исключает ложные суждения, еретические мнения, ошибочные взгляды». Чувствуя шаткость своей гносеологической позиции, Береславский переводит понятие «ересь» из области догматической в нравственную («Назовем еретиками тех, кто нарушает заповедь о любви и учит о необходимости притеснений, гонений, осуждений инакомыслящих»; «ересь идеологическая – ничто по сравнению с душевно-нравственной. Многие еретики будут спасены») и даже в дисциплинарную («Иосиф Волоцкий решил ввести свой устав и свои порядки! Никогда, ни в какие времена игумен не вводил свой устав и свои порядки. Согласно церковным канонам это был еретизм номер один!»). Однако, по мысли апостола Павла, нравственность и дисциплина неразрывны со стремлением к Истине: «Любовь не бесчинствует, не радуется неправде, а сорадуется истине» (1Кор. 13,4-6). В итоге, по Береславскому, виновницей возникновения ересей оказывается не язычество, а сама Церковь: «Официальная Церковь виновата в возникновении ересей и безбожии».

Подробно коснувшись содержания «богородичного» «откровения», скажем несколько слов и о его форме. Эта тема важна еще и потому, что сам ересиарх обращает на нее внимание, что не удивительно, если учесть его литературное прошлое. «Ревнуйте о чистоте речи» – призывает лжепророк. Что же «загрязняет» эту чистоту? Во- первых, опошление и упрощение вероучительных христианских истин. «Труден путь христианский. И не миновать пустыни с искушениями. Но об этом знает лишь Православие, а у еретиков – “экстатическая молитва”, выступления против властей, жалкая проповедь, джазовые псалмопения на второсортно-графоманские стихи. Легкодоступность. Космическому свойственно привлекать неглубокие души легкодоступностью “откровений”, кажущейся открытостью тайн». Судя по всему, приведенная выше цитата является зарисовкой с натуры, в ней весьма умело подмечены типичные черты «богородичных» мистерий с их искусственностью, фальшью и позерством. И здесь лжепророк верен своему методу: приклеить ярлык и дистанцироваться от себя самого. Смешивая в одну кучу все известные ему ереси, Береславский наивно удивляется: как можно совместить Христа и проповедь о высокой морали с мерзостями мира сего? Абсолютно извратив понимание Православия и святости, он восклицает: «Не опошляйте христианство»!

Иеромонах Серафим (Роуз), рассуждая о грядущей религии антихриста, отметил примерно те же, особенности: потребительское отношение к вере, подмена понятий, популизм, интерес к космосу и дешевым тайнам, связанным с этой темой (напр., НЛО). Отец Серафим назвал последний признак «духом научной фантастики». О том, что к «пророчествам» Береславского приложимы все перечисленные признаки, наверное, не имеет смысла повторять. А вот о «духе научной фантастики» скажем подробнее. Конечно, Береславский не мог пройти мимо темы «летающих тарелок». Он грозно обличает эти явления как демонские происки, называя инопланетян «рефаимскими упырями, прилетевшими на своих черных ладьях, где совершают свои черные мессы лукавому», но самое интересное заключается в том, что и, говоря о светлых ангелах (или святых) он использует все те же фантастические архетипы: «И блеснет в небесах Колесница Славы: появятся сверкающие в голубовато-белых дымах воины Илии и Эноха». «Из Колесницы вышли триста ангелов, и были осиянны лики их в голубом и красном». Ну чем ни летающая тарелка с инопланетянами?! В связи с этим особенно примечательно упоминание о «жезле Марии», сделанном «из металла неземного происхождения (ближе к чугуну)».

Здесь же отметим, что упрощение и опошление православного учения привели к грубому антропоморфизму, столь характерному для язычества. Православные мистики свидетельствовали о непрестанном (!) молитвенном богообщении. Богиня Береславского иначе описывает свой «религиозный опыт»: «Господь приходит ко Мне ежедневно, и Я беседую с Ним о земных делах Моей Церкви». «Я часто вижу Господа и беседую с Ним». Вероятно, эпизодический характер этих встреч объясняется загруженностью лже-Марии: «Я вынуждена оставить многие дела и взять в свои руки власть в России». Тот же самый «этикет» соблюдается в отношениях между «Богородице» и святыми: «Моя святая дочь Александра и вслед за ней ее сестра Елизавета удостаиваются чести первыми быть принятыми мной в час вышней аудиенции, когдая слышу скорби мира и обращаю свой взор к просящим». Не менее бюрократической процедурой представляется «марианам» Страшный Суд: «На Суде бывает следующее: после представления о каждом грехе искуситель обличает общую сумму. “Сто сорок непростимых грехов”, – говорит он» и т. п.

Во-вторых, отстаивая «чистоту языка», Береславский подвергает резкой критике «полуинфантильную наивность, доходящую до ребячества: ступеньки лесенки, ласкательные суффиксы». Речь идет вообще о всяком проявлении эмоциональности. «Психологическая эмоциональность в храме совершенно воспрещена. Эмоции прочь! Им нет места. Надо стыдиться их». И уже буквально через три страницы, не стыдясь ласкательных суффиксов, Береславский умиленно говорит о том, как Мария «отирает наши слезы Своим платочком». Вот как характеризует «откровения» Береславского православный психолог: «Обращает на себя внимание нарочитая драматизированность стиля. Происходит нагнетание эсхатологического настроения, категорический призыв к немедленным действиям. С самого начала выражен принцип противопоставленности, конфронтации: “мы / они”». Для стиля Береславского характерно использование коротких, «рубленных» фраз, его язык очень желчный и язвительный, что еще более усиливает эмоциональное возбуждение слушателей. Но о дешевых эмоциях было сказано достаточно.

В-третьих, как бы вопреки недавним рассуждениям о неприемлемой «легкодоступности», лжепророк уже обрушивается с критикой на «пышные слова и заумную терминологию», «стереотипные слова, высокопарные обороты. Напыщенное многословие, возвышенный слог, “державинский стиль” на православной основе – порой имитацию, пародию святодуховско-пророческой проповеди». Институциональным схоластам с их заумными построениями противопоставляются «ангелы Марии» (т. е. «богородичные» проповедники), «язык их понятен молодежи и соответствует духу времени». Но достаточно прочитать одну из книг Береславского, чтобы удивиться тому, насколько его язык перегружен «пышными словами и заумной терминологией». Например: «Чтобы избавить эсхатологию от соблазнительных умозрительных проекций, должно тотчас облечь эту тайну в воздухи Царствия, взглянуть на нее очами неба». Или еще: «Нижние центры тонкого тела обличаются при жительстве на втором дыхании». Не прошел бесследно для «пророка» и период симпатий к католичеству. В его книгах то и дело попадаются латинские слова и выражения. Сама богиня иногда совсем некстати начинает демонстрировать свое знание иностранных языков: «В районе Сибири или Дальнего Востока Она благословляет построить город Ее божественной любви (“City of My Divine Love”, – сказала Она по-английски и по-русски)».

«Марианам» становится тесно в рамках христианского богословского лексикона, дух противления их устами «требует тотального пересмотра всей понятийной системы христианского богословия». Сектантами активно используется индуистская, буддийская, языческая (греко-римская), оккультная, каббалистическая, психоаналитическая и пр. терминология, при этом все религиозные и философские понятия, заимствованные в различных системах, отрываются от своих идейных корней, превращаясь в перемещенный предмет постмодернизма, и произвольно включаются в «марианский» словарь. Иногда идеологи БЦ даже раскрывают секреты своей «кухни»: «Надо хорошо нам известное понятие перенести в новое место, и оно заиграет новыми гранями». По мнению одного из «марианских» вероучителей, это не более, чем перевод сложных для понимания богословских терминов на современный общедоступный язык. Но несомненно, что, например, оккультное понятие «аура», используемое в «марианской» литературе, не идентично христианскому понятию «душа», «медитация» отличается от молитвы, а «дзен» не то же самое, что «юродство ради Христа». При этом выше упомянутые православные термины понятны широкому кругу слушателей намного лучше, чем их инославные «эквиваленты». Наконец, призывая «говорить на точном богословском языке», «отцы» секты не обращают внимания на то, что заимствованные ими термины размывают определяемые понятия.

Но Береславский не ограничивается «обогащением сокровищницы православного богословия» посредством одних лишь заимствований, он и сам очень любит позаниматься словотворчеством, при этом простые слова усложняются за счет приставок и эпитетов. Так православной Литургии он противопоставляет «огненные паралитургии» и «Литургии Открытого Неба», молитвам – «сверхмолитвы».

Очень часто эксперименты с русским языком порождают на свет уродливые неологизмы: «Россия была надышана теплотой Моего благодатного Сердца», «мощевитые могилы старцев», «палаческий топор», «сироты зоопаркные» и т. п. То, что человек, претендующий на звание «знаменитого поэта» проявляет подобное бесчувствие к родной речи, свидетельствует лишь о его бездарности и желании самоутвердиться (если не через творческое отношение к слову, то хотя бы через коверкание слов).

Наконец, в наиболее грубой форме пренебрежение к русскому языку проявляется через использование лжепророком в устной проповеди и даже в книгах (особенно раннего периода, до 1993г.) ненормативной лексики! Это не мешает Береславскому осуждать «злоречие и сквернословие уст» (в частности «матерную ругань»). Но самое главное здесь не в том, что Береславский привносит в религиозные тексты «базарную брань» и не в том, что мат считается «бесовским» языком и тесно связан с магией и эротической культурой язычества, а в том, что на Руси (да и не только на Руси) «матерная брань» традиционно считалась оскорблением Божией Матери! И после этого Береславский лицемерно заявляет: «Боюсь оскорбить слух Пречистой»!

Особого внимания заслуживает то обстоятельство, что Береславский создает собственный язык. «Вам предстоит освоить Мой Язык», – предупреждает он от имени богини. Приведем здесь выдержку из своего рода словаря «марианского» новояза: «Обогрев – окуривание невидимым кайфом из полового центра женщин. Подселенец – родовой упырь, инородное “тонкое тело”. Похотный жупел – черный шарик с экстрактом сатанинских дымов, вытесненный в область чресел в тонком теле. Пробитость – уязвимость для астральных ударов» и пр. А вот как эти неологизмы склеиваются в текст: «Нечестивая мать, не выпускающая сына из духовной утробы, родового гнезда, продолжает обогревать его и в 10 и в 20 и в 50 лет, из-за чего происходит варварское прободение тонкого тела и преселение жупела. Пробитый мужчина начинает греть, что для него неестественно. Девять десятых современных мужчин греют. Женоподобный греющий мужчина – человек с преселенцем, упырно одержимый».

ПРИЛОЖЕНИЕ №3