Единое мировоззрение основано на общем понимании счастья, а в христианской семье – на христианском понимании счастья. Человек по природе хочет быть счастливым. Многие антихристианские течения спекулируют на этом стремлении человека к счастью. Даже реклама в метро обещает нам всевозможное счастье и мир духовный, если только мы купим ту или иную вещь, сделаем то–то и то–то (даже если посетим «церковь, которая нам нравится»). Человек рождается со стремлением к счастью, с инстинктивным ощущением того, что жизнь должна стать счастливой, что если мы не счастливы, значит не достигли своей цели. Это, быть может, что–то вроде подсознательной памяти о жизни человека до грехопадения.

Об этом хорошо написал ныне покойный архиепископ Пражский Сергий в серии статей «О Благобытии» [2]. Говоря о человеческой ностальгии по счастью, он отмечает, что «несчастными мы себя чувствуем лишь в том случае, когда принимаем временное господство сил зла за наше подлинное «я», за истинную природу нашей личности. Другими словами, мы несчастны, когда принимаем зло за неотъемлемую часть подлинного своего «я»" [3]. Эта ошибка заставляет нас спотыкаться в словах и поступках. В отношениях с людьми мы тоже порою склонны отождествлять их подлинную природу и характер со злом, которые в них видим; обращаемся с ними так, как если бы зло было естественной частью их личности, если бы они были злы. Повседневная жизнь и особенно жизнь семейная – это возможность установить отношения с подлинным «я» в человеке. Она помогает добраться до подлинной сути личности, отказаться от отождествления всего неподлинного, временного и злого с истинной сущностью любимого человека. Каждый день жизни дается нам для того, чтобы обрести хотя бы частицу добра и радости, которые являются сутью вечной жизни. Чтобы обрести добро в жизни, мы призваны каждую минуту быть творцами. Радостное

преображение мира возможно только в творческом преодолении злых наваждений. Побеждая грех, мы обнаруживаем добро, а обнаруживая добро – приобщаемся к вечной жизни [4]. Епископ Сергий предлагает учиться, чтобы находить доброе в людях и в жизни, чтобы побеждать зло.

Я подробно остановилась на мыслях епископа Сергия, потому что считаю их непосредственно относящимися к задаче созидания христианского образа жизни в семье и глубоко проникающими в суть проблем. Они вскрывают корни взаимного (и зачастую «оправданного») недовольства мужем или женой; причины, по которым вкусы, мнения и желания детей не нравятся родителям; причины антагонизма между детьми и родителями и между самими детьми. Эти мысли точно указывают суть различий между «счастливыми» и «несчастливыми» семьями.

Родителей важно учить христианскому пониманию счастья как «блаженства», «благобытия», в духе Нагорной проповеди, а родители, в свою очередь, призваны учить этому детей – в том числе и личным примером. Блаженство – это состояние любви, общения в любви, доверия (секуляризированное общество заменяет этот термин понятием «обеспеченности»), свободы развиваться и реализовывать полученные от Бога творческие способности. К сожалению, представление многих мирян о христианстве лишено этого чувства радости и блаженства; напротив, христианство порою предстает как формальный набор обязанностей.

Мне кажется, что христианское воспитание самих родителей состоит не в том, чтобы заставлять их соблюдать церковные установления, приводить детей в воскресную школу и т д., – а раскрыть перед ними смысл основных жизненных реальностей. Понять истинную природу своих обязанностей, своего долга родители могут, спрашивая себя: «Что такое счастье?», «Что такое грех?», «Что они означают для нас?», «Что такое любовь?», «Что означают для меня мои дети?», «Чего я хочу для них?» Конечно, необходимо соблюдать правила и нельзя преступать законы, но прежде всего родители должны руководствоваться пониманием смысла жизни.

Дисциплина в семье

У любви есть еще одно проявление – дисциплина, этот «крест власти», который призваны нести родители. Дисциплина прежде всего означает признание порядка, сложной структуры власти и послушания, которая созидается в семье. Это и подчинение жены мужу (что, мне кажется, гораздо тяжелее для мужа, чем для жены, и чаще всего именно муж не в силах вынести такой порядок), и уважение мужа к жене (1 Петр. 3) [5]. Иерархический принцип осуществляется и в семейной дисциплине. Например, разногласия между мужем и женой возникают в том случае, если подвергаются опасности ценности более важные, чем их взаимоотношения, – принципы и убеждения, которыми невозможно поступиться. Возникают ситуации, при которых действия одного из родителей разрушают личность детей. Но если дисциплину приходится нарушать, то только ради подчинения ценностям высшего порядка, то есть ради послушания высшего порядка.

Дети прекрасно понимают, насколько искренне родители соблюдают принятые дисциплинарные правила – будь то регулярное посещение храма, доброжелательство и гостеприимство, воздержание от курения или алкоголя. Христианский быт строится на исполнении закона как действенного принципа, как жизненной позиции, а не пустой формальности или безжизненного обряда. Только в такой атмосфере ребенок может научиться дисциплине.

Ребенок учится дисциплине с первых месяцев жизни, когда его защищают от незаметной для него опасности. «Не выбегай на улицу!» «Не трогай!» «Не лезь сюда!» Иногда ребенка приходится останавливать силой. Разумный родитель не станет требовать от маленького ребенка послушания, если его необходимо добиваться силой, – например, просить поцеловать тетю, если этого ребенок не хочет. Впрочем, очень рано в послушании начинает играть главную роль решение самого ребенка – слушаться или нет: «Мама сказала этого не делать. А что будет, если я все–таки сделаю? "

Важно именно на этом этапе, чтобы в доме установилась общая атмосфера дисциплины. Все должно быть четко разграничено: что нельзя и что можно, за что всегда (а не под горячую руку) накажут, должна царить четкая иерархия ценностей. Если непослушание ребенка повлекло за собой какое–то происшествие – разбил вещь, разлил воду в ванной – можно его наказать или побранить за непослушание. А если это же происшествие вызвано неловкостью или желанием помочь, наказывать и бранить нельзя. Одна старая няня, всю жизнь возившаяся с детьми, рассказывала о двух семьях, в которых ей пришлось работать: «В одной все запрещалось, а на самом деле можно было делать все, что хочешь. В другой можно было делать все, но уж если что–нибудь было нельзя, так взаправду нельзя».

Чем старше ребенок, тем важнее для него понимание иерархичности дисциплины. Родители–христиане могут помочь детям понять, что в основе всякой дисциплины лежит один принцип: «Да будет воля Твоя», а не принцип родительского «я так хочу».

В идеале четкая структура дисциплины должна сочетаться с пониманием мотивов детского поведения; не стоит распускать детей, страшась, что они перестанут вас любить, если вы будете требовательны к ним.

Важно заметить разницу между принятием дисциплины и обязательных правил и попытками–родителей навязать детям свои вкусы, чувства, настроения и переживания. Возможно, что запрещение смотреть телевизор в Страстную пятницу вполне разумно, но переживают ли при этом дети то же, что их родители, – другой вопрос. Этого нельзя требовать, навязывать. Можно только надеяться, что в свое время ребенок поймет это сам. В семьях многих священников дети на той или иной стадии развития враждебно относятся к религиозным идеям и чувствам, потому что их «перекормили» разговорами на эти темы. Ребенок художника может искать разрядки в яростном увлечении спортом. Эмоционально чуткая, идеалистическая мать может не понять дочь, поглощенную своей наружностью, модой, светской жизнью. Сколько бы мы ни рассуждали об идеалах и чувствах, мы не сможем навязать их ребенку, вложить в него угодные нам чувства.