Сии-то жабы живут в домах у уподобляющихся Египтянам избранием рода жизни, являются у них на трапезах, не удаляются с ложей, проникают в хранилища жизненных припасов. Ибо, как скоро увидишь нечистую и невоздержную жизнь, подлинно из брения и грязи рождающуюся, и при уподоблении бессловесным в образе своего поведения не держащуюся в точности ни того ни другого естества, увидишь, что, кто по природе человек, тот по страсти делается скотом, и тем показывает в себе этот земнородный и обоюдный образ жизни; то найдешь при этом признаки подобной болезни, не на ложах только, но и на трапезе, и в хранилищах, и по всему дому.

Таковой во всем выражает свое распутство, так что по заботам, какие в доме, всякому легко узнать жизнь и невоздержного и благонравного человека. Когда в доме развратного на штукатурке стены какими-либо искусственными изображениями указывается служащее к воспламенению страстного сластолюбия и напоминающее собою свойство болезни; потому что при виде бесчестных зрелищ вливается в душу страсть; тогда у целомудренного приняты во всем осторожность и предусмотрительность, чтобы сохранить око чистым от страстных зрелищ.

А также и трапеза чиста у целомудренного, но полною жаб и многих мясов оказывается она у пресмыкающегося в грязной жизни. Заглянешь ли в его кладовые, то есть, в сокровенности и тайны его жизни, тем паче в них у непотребных найдешь кучу жаб. Если же история повествует, что у Египтян произвел это жезл добродетели, то да не смущает нас сказанное.

Ибо история говорит также, что и мучитель ожесточен Богом. За что был бы осужден, кто по необходимости получил бы свыше жестокое и упорное расположение сердца? Подобное сему говорит негде и божественный Апостол: «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства» (Рим. 1,28), разумея сие о мужеложниках и опозоривших себя бесчестными и несказанно распутными нравами.

Но хотя так выражено сказанное в божественном Писании: однако же не Бог делает предающимся страсти бесчестия того, кто стремится к этому. И Фараон не по Божию изволению ожесточается, и не добродетелью производится эта кипящая жабами жизнь. Ибо если бы угодно сие было Божией воле, то, без сомнения, такое изволение простиралось бы равно на всех, так что относительно к жизни не усматривалось бы различия между какою-либо добродетелью и пороком.

Если же каждый по своему пользуется жизнью, — одни преуспевают в добродетели, а другие впадают в порок; то никто не имеет основания высшим каким-либо необходимостям, установленным Божьею волею, вменять сии разности в жизни, которые содержит во власти своей произвол каждого. Посему, кто предается страсти бесчестия, о том ясно можно дознать у Апостола.

Кто не «заботился иметь Бога в разуме», того не Бог, наказуя за то, что не познано им бытие Божие, предает страсти, но то самое, что не познает он Бога, служит причиною, по которой вовлекается он в жизнь страстную и бесчестную. Как, если бы кто сказал, что такого-то ввергло в ров солнце, на которое он не взглянул, то не заключим, что светило, предавшись гневу, столкнуло в ров не хотевшего увидеть его, но каждый, рассуждая основательно, поймет сказанное так, что не смотрящему на солнце и не пользующемуся светом его сие самое служит причиною падения в ров: так законно будет понимать и апостольское слово, что не разумеющие Бога предаются в страсти бесчестия.

И египетский мучитель ожесточается Богом: — не в том смысле, что Божиим изволением в Фараонову душу вложено упорство, но в том, что Фараонов произвол, по наклонности к пороку, не принял слова смягчающего упорство. Так и жезл добродетели, явленный Египтянам, Еврея делает чистым от кипящей жабами жизни, а жизнь египетскую показывает страждущею от таковой болезни.

Но вот и другой случай: Моисей простирает на жаб руки, и они исчезают. Это же, как можно узнать, совершается и ныне. Ибо уразумевшие сие простертие рук законодателевых (уразумеешь же непременно, что говорит тебе сия загадка, а именно чрез законодателя Моисея дает познать истинного Законодавца, а чрез простертие рук — Простершего руки на кресте)

, хотя незадолго до сего жили нечистыми и полными жаб помыслами, как скоро обратят взоры к Простершему за нас руки, — освободятся от лукавого их сожительства, по умерщвлении и истреблении страсти. А действительно освободившимся от таковой болезни, по умерщвлении пресмыкающихся движений, воспоминание о прежней жизни делается каким-то неуместным и зловонным, неприятным душе, по причине стыда, как говорит Апостол тем, которые, отложившись от порочной жизни, приступили к добродетели: «Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь?» (Рим. 6,21).

В этом же смысле разумей и то, что от жезла воздух в глазах Египтян очерняется, а для Евреев озаряется солнцем, чем и подтверждается особенно основание высказанной нами мысли, что не понудительная некая свыше сила заставляет одного быть во мраке, а другого во свете. Напротив того мы люди у себя дома, в своем естестве и произволе, имеем причины и света и тьмы, делаясь тем, чем сами пожелаем.

Ибо, по сказанию истории, не по причине какой-либо стены или горы, преграждающей зрение и останавливающей лучи, когда Евреи наслаждались светом, Египтяне оставались нечувствительным к сему дару. Так во власть каждому равно предоставлена жизнь во свете; но одни ходят во тьме, лукавыми предначинаниями вводимые в греховный мрак; другие осияиваются светом добродетели.

Если же, после трехдневного злострадания во тьме, и Египтяне делаются причастниками света; то, может быть, возбудившись сим кто либо из живших прежде по-египетски, чрез познание Распятого и при помощи покаяния возведет мысль к прехождению от порока к добродетели. Ибо оная, по сказанию истории, осязаемая тьма (Исх. 10,21), и по самому имени, и по значению оного, имеет великое сродство со тьмою неведения и греха.

Но та и другая тьма разрешается, как скоро Моисей (что разумелось и в сказанном прежде) простирает руки над пребывающими во тьме. А равно согласно с сим разуметь можно и тот печной пепел, который производит болезненные раны на Египтянах (Исх. 9,8.9), и загадочно под именем пещи означает наказание геенским огнем, угрожающее и уготовляемое только тем, которые живут подобно Египтянам, т. е.