Святитель Григорий Нисский   О надписании псалмов Оглавление Книга 1. (О целях написания Псалмов) 1 Предисловие к другу . 1 Глава 1. (Человеческое блаженство – есть уподобление Божеству) 1 Глава 2. (О различных родах жизни и о том, что порок услаждает чувство, а добродетель веселит душу) 2 Глава 3. (

Иной, смотря на него, колеблется как-то мыслью: не лучше ли для естества человеческого то, что называется худшим? И, напротив того, не худо ли то, что причисляется к доле лучшего? Ибо, если справедливость хвалится, но ревнующий о ней живет несчастно; охуж­дается же порок, но возревновавшим о нем доставляет достаточное наслаждение всем, что желательно для людей; то почему должно признать, что выбор восхваляемой добродетели предпочтительнее для жизни осуждаемого порока?

Посему, кто возвышен разумом, и, как бы с высокой какой башни, простирает око на отдаленные предметы, тот видит, в чем состоит разность порока и добродетели, а именно, что суд о них совершается не по настоящему, но по последнему. Ибо кто дальновидным и прозорливым оком души, как настоящее, уразумев то, что в уповании уготовано добрым, оставляет в стороне все видимое, проникает же душою внутрь небесного свя­тилища, тот посмеивается нерассудительности людей, суд о прекрасном малодушно предоставляющих чув­ственности.

Посему псалмопевец говорит: «что бо ми есть на небеси? и от Тебе что восхотех на земли» (Пс.72, 25). В той же части псалмов, с удивлением возвеличивая и превознося словом небес­ное, а что на земле и вожделенно очам несмысленных, то презрительно и с осмеянием уничижая и представляя отвратительным, подобно тому, как если кто из родившихся в темнице тот мрак, в котором воспитан и вырос, почитает великим некиим благом, потом, вкусив приятности быть под открытым небом, охуждает прежнее свое суждение, говоря: каким зрелищам солнца и звезд и всей небес­ной красоты, по неведению лучшего, предпочитал я привычный мне мрак, и псалмопевец потому же самому охуждает в слов нерассудительное мнение о прекрасном, говоря о себе, что он был «скотен» (22), пока видел благо только в земном. Но когда стал с Богом (Бог же Слово)

, и наставлен на правый путь, а вождем для него делается правое советом Слово, и увидел в добродетели славу, какою бывают восхищаемы обращающие взоры к небу; тогда употребляет оные речения, из которых одно всякое у людей благо вменяет в некое чудо, а другое с презрением отзывается о ничтожестве и суетности обманчивой заботы о жизни. Все же изречение таково: псалмопевец говорит: «скотен бых у Тебе» (22)

, означая таковыми словами неразумное пристрастие. Потом присовокупляет: «и аз выну с Тобою» (23). Сказав же сие, указует и способ единения с Богом, чтобы и мы дознали, как тот, кто прежде был «скотен», после сего вступает в единение с Богом; ибо говорит: «удержал еси руку десную мою» (23). Божиею помощию называет направление разумения к делам правым. «И советом Твоим наставил мя еси» (24)

; потому что наставление к прекрас­ному не бывает без Божия совета: «и со славою приял мя еси» (24). Прекрасно стыду противопоставляет славу, которая как бы некоею колесницею и крылом служит для приемлемого под Божию руку, как скоро отчуждит кто себя от дел постыдных. И таким образом псалмопевец присовокупил к сказанному; «что бо ми есть на небеси? и от Тебе что восхотех на земли?

» Так, конечно, поступают доныне многие из людей, хотя в их власти и таковые блага на небе, однако же признают они достойным молитвы просить себе у Бога сих мечтательных обольщении, владения чем-нибудь, или почести, или богатства, или жалкой этой ничтожной славы, за какою с безумием гоняется человеческий род. А приобретающий блага небесные в след за тем присовокупляет: «мне же прилеплятися Богови благо есть, полагати на Господа упование мое» (28)

, пока­зывая, что, некоторым образом, тот входит в единение с Богом, кто прилепляется к Нему упованием и делается с Ним едино.     Глава 7. (Толкование 89 псалма)   Итак, в третьем отделе, по совершении такового восхождения в высоту, до такой меры вознесенный мыслью и вступив еще на высшую степень, человек делается сам себя больше и выше в четвертой части, как бы, подобно Павлу, восшедший на третье некое небо и став выше пройденных дотоле высоте; пото­му что вступает туда не как простой человек, но как прилепившийся уже к Богу и вступивший с Ним в единение.

Слово же, начиная следующую часть, говорит так: «молитва Моисею, человеку Божию» (Пс. 89, 1). Ибо таков уже этот человек, что не сам назидается законом, но для других делается истолкователем закона. Таков быль оный великий Моисей, о котором слышим, что добровольно отверг он царское достоинство, как бы некий прах, отрясенный ступнею ног (Евр.11,24—27)

, будучи сорока лет, отлучил себя от общения с людьми, и, живя один, сам с собою, в безмолвии неразвлекаемо погружался в созерцание невидимого; после чего озарен был светом неизреченным (Исх.3,2), и отрешил душевные стопы от кожаной и мертвой обуви; египетское войско и мучителя истребил одна за другою последовавшими казнями, Израиля же от му­чительства освободил светом и водою.

Для него после Египта все время было одним непрерывным днем, потому что ночь не отемняла его мраком, по дневном шествии сеяние лучей сменял другой свет, снова воссиявавший из облака, так что, хотя, по необ­ходимому круговращению, скрывалось от них солнце, однако же оставался непрерывный и непреемственный свет от сеяния столпа, без промежутка времени следовавший за сеянием лучей солнечных.

Горькую и непиемую воду усладил он деревом и камень для жаждущих претворил в источник, за земную пищу вознаградил небесною; острозрителен был в Божественном мрак и видел в нем Невидимого, описал нерукотворенную скинью, достойно уразумел ук­рашение священства, приял Богописанные скрижали и, по сокрушении их, истесал снова, носил на лиц знамения явившейся ему Божьей силы и светлостью лица, как бы некиим сеянием лучей, заставлял от­вращать взоры недостойных с ним встречи, осудил на сожжение огнем и на поглощение землею восставших против священства, истребил поругавших Божественную благодать, волхвование Валаамово обратил в благочестие; и кончина его, как повествуется, была выше жизни; взошедши на вершину горы, ни следа, ни памяти земной скорби не оставил он меру, от вре­мени не переменил прекрасных черт лица, но в изменяемом естестве сохранил неизменность красо­ты.

Они-то служит началовождем в четвертом восхождении и вместе с собою возносит того, кто, пройдя уже три указанные прежде степени, соделался великим. Ибо кто на сей высоте, тот, некоторым образом, стоит на общем пределе изменяемого и Неизменяемого естества, и соответственно сему посредствует между крайностями, Богу принося моления за изменившихся по причине греха, помилование же пе­редавая от Превысшей власти имеющим нужду в помиловании.

Почему и из сего можем дознать, что, чем более далек кто от перстного и земного, тем паче приближается к Естеству, превосходящему всякий ум, и благотворностию уподобляется Божеству, делая то, что свойственно Естеству Божественному; свойственным же называю благотворить всякому, имеющему нужду в благотворении, в той именно мере, в какой то для него потребно.