Но представляет собой равным образом циничное бахвальство и на звериных шкурах спать прямо на земле, как делал это Диомед.

Подкоим шкура, была распростерта полевого вола.

(Ил. XVII, 155).

Делать это следует лишь тогда, когда к тому вынуждают обстоятельства и крайняя необходимость. Одиссей под свое брачное ложе, покривившееся на одну сторону, камень подкладывал: столь деятельны была люди и столь проста была первоначально домашняя утварь; и это не только у людей частных и обыкновенных, но и у людей высокопоставленных, например, у вождей и царей греческой древности. Но к чему нам из нее за примерами обращаться? Патриарх Иаков слал на голой земле и под головой вместо подушки имел камень; и это не помешало ему именно в таком положении. быть удостоенным сверхъестественного видения. И поэтому у нас, располагающих свою жизнь согласно с учением Логоса (разума), спальное ложе должно быть скромным и простым, но приличным; оно должно согласоваться с непритязательностью наших нравов; на нем во время лета наше тело должно быть защищено от жары, а зимой — от холода. Кровати наши не должны иметь никаких украшений, и ножки их должны быть простые и гладкие; искусные резные и токарные на них работы часто служат путями и убежищами для гадких насекомых; эти ползают в углублениях украшений, не выпадая оттуда, и рука человеческая не вдруг может отыскать убежища их и самих их уничтожить там. Особенно же не согласуется мягкая постель с благородной мужественностью человека. Не расслабляющим образом сон должен действовать на тело, а служить лишь отдыхом для жизненных сил; следует, поэтому, ему отдаваться не из пристрастия к беззаботной лености, а для успокоения от работ — для того, чтобы сном приготовить себя к новому движению и трудам. Так, следовательно, должно слать, чтобы и проснуться было легко. Да будут чресла ваши препоясаны, говорится, и светильники горящи; и вы будьте подобны людям, ожидающие возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, пришед, найдет бодрствующими (Лк. 12, 35-37). Спящий человек ни к чему не способен; он молчалив как смерть. Поэтому часто должны мы и ночью с постели подниматься и прославлять Бога. Блаженны бодрствующие во имя Божие: они уподобляются тем из ангелов, которых мы называем Стражами 2. Спящий человек, следовательно, никому не приносит пользы и не более имеет цены, чем и неживой. Но христианин, в себе свет носящий, бодрствует даже и во мраке ночи, когда все спят; и тьма не объяла его (Иоан. 1, 5), а отсюда и сон именно потому, что тьма не простирает на него своей власти; просвещаемый Богом, он бодрствует; только Он один живет истинной жизнью. Ибо в Нем была жизнь (Иоан. 1, 4). Блаженны те, говорит премудрый, которые хранят пути мои (Притч. 8, 32). Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих (Притч. 8, 34). Не будем спать как и прочие, но будем бодрствовать, говорит Писание, и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью (т.е. во тьме неведения). Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся (1 Фес. 5, 6-8).

Итак мы — не сыны ночи, ни тьмы (1 Фес. 5, 5). Кто заботится о жизни истинной и мыслью трезвенной, тот бодрствует по возможности дольше и предается сну лишь в той мере, в какой это необходимо для телесного здоровья; но для такого сна времени требуется немного, если правильно приучить себя к нему. Привычкой же бодрствование облегчается, и оно развивается из постоянной преданности труду. Не следует отягощать себя пищей до пресыщения; не должно обременять себя "пищей, отходя ко сну, чтобы пища не затрудняла нас подобно тяжести, навешенной на пловца и стесняющей его плавание по волнам; но следует ложиться спать с желудком легким, чтобы себе по возможности менее повредить; трезвость поднимает нас ото сна как бы из глубокой какой пропасти, выносит на поверхность бодрствования, поднимая нас в час, назначенный для пробуждения. Сон, лишая нас возможности пользоваться чувствами и погружая в глубины самозабвения, есть брат смерти; опуская на паза наши веки, он не дозволяет проникать в них свету; но, состоя сынами истинного света, мы не должны добровольно его от себя отстранять, через то себя лишая приятности освещаться его лучами; ми должны внутренне к тему обращаться, очи поврежденного нашего духовного человека для его влияния открывая, само солнце правды и истины созерцая, воспринимая в себе светлость лучей его, с ясным сознанием снимая с той истины покрывало мечтательных сонных образов. Тяжесть, следующая за разгулом, зевота, отрыжка, если кто вина напился, тяжелое дыхание, если пищей кто обременил себя, храпение в постельные покровы, ворчание переполненного живота - все это отуманивает собой светлый душевный глаз и наполняет воображение тысячью пустых фантомов, его мучающих. Причиной того является чрезмерное отягощение себя пищей, чем рассудок приводится в состояние бесчувственное в бессознательное. Долговременый сон ни на теле не отзывается пользой, ни на душе; и вообще несогласим с поведением, проникнутым образом мыслей и расположении святым, хотя природе телесной он и не противоречит. Праведный Лот - я перехожу к истолкованию дела домостроительства - не был бы доведен до незаконных объятий, если бы он не был своими дочерьми напоен допьяна и если бы, осиленный вином, не впал в долгий и глубокий сон. Если же причины чрезвычайного сна мы отстраним, то меньше будем и спать; для домочадцев Логоса, постоянно бодрствующих, неприлично целую ночь спать, должно и ночью вставать, особенно если дни становятся короче: один - чтобы учиться; другой - чтобы ремеслом заниматься; жены, чтобы за шитье садиться; все мы должны, так сказать, борьбу вести со сном; путем привычки постепенно можно до того дойти, что прибавится к нашей жизни еще больше половины через отнятие у сна времени, которое может быть проводимо в состоянии бодрственном. Сон является, ведь, как бы откупщиком сбора податей; он делит нашу жизнь на две половины, одну - отдавая нам, а другую — оставляя себе. Далеки мы, следовательно, должны быть и от того, чтобы и днем себе позволять спать, если уже и большую часть ночи мы проводим в состоянии бодрственном. Дремота, клевание носом, потягивание, зевота суть состояния душевного расслабления. Сон не составляет для души какой-нибудь необходимой потребности; она есть реrpetum mobile; в нем нуждается лишь тело, которое, предаваясь покою, впадает в бездеятельность; душа же за это время, переставая действовать на тело, уходит в саму себя. Отсюда возникают вещие сны, если их правильно обсудить,— прекрасные сочетания мыслей, потому что во сне свойственна душе трезвенность; она за это время не бывает порабощена телесными желаниями и сама с собой лучше совещается. Перерыв же деятельности для души равен гибели, прекращению существования. Через созерцание же Бога и постоянное общение с Ним, причем, и тело поддерживается в состоянии бодрственном, душа человеческая приближается к возвышенному состоянию ангелов и за прилежное свое бодрствование награждается вечным блаженством.

10. О благочестном в христианском браке рождении детей и против роскоши в одеждах.

Рассуждение это о наблюдении благопристойности в брачной жизни назначается естественно только для лип, состоящих в брачном союзе. Ближайшая цель супругов — это иметь детей, цель же высшая — иметь детей добрых (благочадие). И для земледельца забота о пропитании служит побуждением к посеву семян; целью же земледелия является снятие плодов. Но гораздо выше стоит земледелец, засевающий ниву одушевленную. Один обрабатывает поле, имея в виду получить преходящую пищу, другой, — имея в виду целость вселенной. Один насаждает для себя, другой насаждает и сеет из послушания Богу, изрекшему: Размножайтесь. Причем и то нужно иметь в виду, что человек, содействуя происхождению человека, становится образом Бога. Не всякая почва восприимчива для принятия семян; или если и всякая, по крайней мере, не для семян одного и того же земледельца. Не следует на каменистую почву сеять, ни тем менее злоупотреблять семенем, этим проводником и началом порождения, в котором дремлют его законы. Направлять же эти естественные законы вопреки разуму на пути противоестественные вообще крайне нечестиво. Послушайте, как уже Моисей, этот всемирный мудрец, некогда символически осудил соитие, совершенное не с целью зачатия. Он говорит: Не ешь зайца и гиены. Он не желает, чтобы человек проникался их свойствами, ниже чтобы погрязал в их похотливости, потому что эти животные, стремясь к любовному соитию, одержимы бывают бешеной похотью. Самка зайца, говорят, столько же каверн для экскрементов получает, сколько она живет годов. Равным образом запрещением употреблять в пищу мясо этого животного Моисей охраняет нас и от педерастии. А о гиене говорят, что она ежегодно меняет пол мужской на женский. Запрещением употреблять в пишу ее мясо Моисей, значит, дает понять, что тот не уклонится в распутство, кто от ее мяса будет воздерживаться. Что мудрейший Моисей изложенным запрещением вменил нам в несомненную обязанность не походить на этих животных, с этим я согласен. Мнения же, будто все это Моисеем символически на изложенных основаниях сказано, я не разделяю.

Силам природы никогда нельзя причинить насилия до извращения их. Что раз сделано ей, то страстью не может быть переделываемо. Страсть не природа. Страсть может извратить характер уставов природы, но не может она их переделать на другой лад; ею может быть разрушаема форма вещей, но не сущность их. Хотя и говорится, что многие птицы по временам года меняют перья и голос; — так перья дрозда из черных становятся желтыми, и его пение из благозвучного меняется в трескучее; перья и голос соловья подвержены подобным же измеиениям; — но вовсе не видно, чтобы эти птицы меняли самую свою природу, чтобы перемены эти вели за собой превращение самцов в самок. С приближением весны возрождаются и перья их, принимая вид новой одежды и расцветая обновленными красками. Вскоре после того перья эти, конечно, начинают линять: так цветы вянут под суровым действием зимы. И голос этих птиц под влиянием холода точно так же слабнет и гаснет. От холода наружные покровы их тела сжимаются, а, сжимаясь, они суживают вместе с собой и артерии их горла, которое с этих пор может издавать звук только уже хриплый в сдавленный. С возвратом же хорошего времени года смягчается и голос их. Под влиянием мягкости воздуха артерии расширяются и снова дают воздуху свободный проход, ранее воздухом же закрытый. Пение птиц из слабого и медленного оттого делается громким и гармоничным и раздается далеко во все стороны; это — гимн природы, ежегодно возобновляющийся вместе с весной. Не следует поэтому верить, будто гиена изменяет свою природу. Одно и то же животное не может иметь срамные уды сразу и того, и другого пола, как думают некоторые, о каких-то чудовищных гермафродитах толкуя и между мужским полом и женским вводя еще новый какой-то, женомужеобразный. Весьма заблуждаются такие люди, не наблюдая, с какой заботливостью любвеобильная природа охраняет целость существ, которым она является общей матерью и первовиновницей их рода. Дело в том лишь, что животное это, т.е. гиена, в высшей степени похотливое. Под хвостом, близ выхода для испражнений у нее имеется своего рода кожаный мешок, весьма напоминающий срамные части самки. Отверстия же этот нарост никакого не имеет, которое выходило бы в какую-либо дельную часть организма ила в матку или, например, в прямую кишку. Нарост этот представляет из себя внутри лишь пустоту, принимающую на себя, но совершенно понапрасну, пустое сладострастие этих животных, когда естественные пути для зачатия плода не оказывают расположения к соитию. Этот нарост общ и для самцов, и для самок гиены и он-то делает их чрезвычайно сладострастными. Самец поэтому попеременно и берет, и подставляется, оттого и самка гиены вообще встречается в природе весьма редко; потому же это животные и зачинают не часто; в них довольно ярко заявляет о себе насыщение, не заботящееся о целях природы. С отношением к этому-то злоупотреблению, как мне кажется, и Платон в "Федре", осуждая педерастию, называет эту любовь животной, потому что своенравные эти сластолюбцы, закусывая удила, отдаются сладострастию по образцу этих животных и пытаются осеменять собственных своих сынов. Нечестивцев же этих, как говорит апостол, предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое за6дуждение (Рим. 1, 26 - 27).

Даже похотливейшим из животных природа не позволяет извергать семя в выход для испражнений. Урина выделяется в мочевой пузырь, смоченная пища в желудок, слезы - в глаза, кровь - в вены, сера — в уши, слизь - в ноздри, и заднепроходная кишка служит общим проходом для экскрементов. Только относительно гиены природа допустила некоторое разнообразие, для излишнего и бесплодного соития этот излишний нарост мяса измыслив и зудящим срамным частям на некоторое время с его впадиной заставив его служить; но эта пустота вводит гиен в обман, потому что она вовсе не для порождения назначена. Отсюда становится ясным и всеми должно быть признано, что уже сама природа воспротивилась соитию мужчины с мужчиной. Недозволительно человеку соитие, совершаемое без цели зачатия, ни неестественное при этом положение, ни с субъектами связи, несоединимое в себе соединяющими. Уже самим строением мужского тела природа указала, что оно устроено не для того, чтобы принимать в себя семя, но, чтоб его выбрасывать. Некогда пророк Иеремия, или, лучше сказать, устами его Дух Святой, говорил: "Пещерой гиены стал дом Мой" (Иер. 7, 11; 12, 8). Обращение возбуждая к пище, состоящей из мертвых тел, пророк мудрой этой аллегорией порицает служение йдолам. Ибо поистине дом живого Бога должен быть свободен от идолов. Равным образом Моисей запретил употребление в пищу и мяса зайца. Он постоянно совокупляется и наскакивает, а самка его присаживается, ибо он из числа тех животных, которые наскакивают спина к спине. Зачинает же в течение одного месяца и до конца вынашивает плод; становится беременной и рожает. После того, как родит, тотчас оплодотворяется от какого угодно зайца, ибо ей никогда не хватает одного брака, и вновь зачинает, хотя еще и кормит. В матке зайчиха имеет две пазухи, ибо одной только пазухи ей недостаточно для того, чтобы принимать в себя семя самца. Всякая пустота кидает наполнения. Отсюда происходит, что, когда в одной части уже развивается плод, другая часть ее матки томится от желания и горит от похоти; отсюда новое оплодотворение. Через эту аллегорию Моисей запрещает нам отдаваться чрезмерным пожеланиям, слишком стремясь к соитию, предаваясь страсти с беременными женами, чередуя утехи с утехами, занимаясь любовью с мальчиками и изменяя супругам, и вообще внимать голосу похоти.

Поэтому и открыто, без символического прикрытия, он дает такие заповеди: Не прелюбодействуй (Исх. 20, 14), не ложись с мужчиною, как с женщиной (Лев. 18, 22). На исполнение этих заповедей Логоса должны быть обращены все наши силы; эти заповеди отнюдь не должны быть ни преступаемы, ни ослабляемы. Злому желанию имя бесчинство; и лошадь жаркую Платон называет неистовой (см. в "Федре"). Он читал написанное у пророка: это — откормленные кони: каждый из них ржет на жену другого (Иер. 5, 8). О наказании же за сладострастие могут рассказать нам ангелы, в Содом пришедшие. Жителей этого города, пытавшихся их растлить, они сожгли и с городом, предуказав этим знамением ясно, что результатом разнузданности пожеланий бывает огонь. О наказующих судах Божьих, которые постигали древних евреев, как я уже и ранее замечал, для того записано, чтобы мы оными вразумлялись (1 Кор. 10, 11) и не впадали в подобные пороки, дабы и нам не подпасть тем же несчастьям.

На каждого мальчика мы должны смотреть как на своего сына, а на каждую чужую женщину как на свою дочь. Желания вообще сдерживать, а над желаниями чрева и подчревного человека господствовать, это — власть благороднейшая. Если разум (Логос) мудрому предписывает даже пальцем не двигать бесцельно, как говорят стоики, то не тем ли более друг истины должен господствовать в той частице тела, в которой совершается соитие? Потому, ведь, она и называется стыдом, что с этой частью тела должно обходиться с наибольшей робкой стыдливостью.

Природа как в отношении пищи, так и в отношении законного брака позволяет пользоваться лишь тем, что естественно, целесообразно и благопристойно. Она дозволяет страстное стремление к произведению детей. Но всякая чрезмерность и неумеренность идут уже против законов природы; неестественными связями допускающие их сами себе вредят. Прежде всего, отсюда закон, чтобы мы никогда не вступали в любовную связь с юношами будто с женщинами. Потому философствующий ученик Моисея, Платон, говорит: "Не следует на утесы и на камни сеять, где семя никогда корней пустить не может". И Логос устами Моисея повелевает ясно: "И не ложись с мужчиною, как с женщиною; это мерзость" (Лев. 18, 22). "Вдали себя держать ты должен от всякой жены за исключением своей", советовал блистательный Платон, из Божественных Писаний извлекая свои законы и здесь вычитавший: "И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею" (Лев. 18, 20). "Преступно и неплодно рождаемое от наложниц". "Не сей там, где не хочешь, чтобы семя твое взошло"; "и вообще ни к какой не прикасайся женщине, Кроме как к своей собственной жене" (Лев. 18, 20); с ней только имеешь ты право предаваться утехам плоти для зачатия законного потомства; лишь это дозволяется Логосом. У того, кто тем, что он делает сам, содействует творческой деятельности Логоса, семя не будет отвергнуто и не принесет никакого вреда, не на рога вола же нужно сеять.

Поэтому же этот самый Моисей запрещает и сходиться с женами, когда у них бывают месячные очищения. Ибо не прилично семя, из которого будет развиваться жизнь, и вскоре за тем возникнет человек, осквернять тем, что выводится из тела ради его очищения, нечистым истечением плоти и теми выделениями, которые выходят из организма при очищении его обливать и в них как бы полоскать. Да и семя, если оно не соприкасается с углублениями внутри матки, тотчас же портится и родотворной силы лишается. Ни о ком из древних евреев у Моисея поэтому и не говорится, чтобы он сходился со своей беременной женой. Ибо и без того пустым будучи, это удовольствие, если кто им пользуется и в браке, становится нечестивым, не соответствующим идее брака и противоразумным. Напротив, Моисей призывает мужей воздерживаться от беременных, пока они не освободятся от плода. И подлинно. Матка, расположенная, под мочевым пузырем несколько выше кишки, которая называется прямой, обыкновенно простирает свою шейку плечами в сторону мочевого пузыря. Но как скоро отверстие шейки оказывается наполненным, матка запирается и опрастывается уже только во время родов; лишь когда замок этот снят, тогда матка принимает в себя семя. Ради пользы слушателей здесь нам нисколько не стыдно поименовать, органы, в которых происходит зачатие плода, ибо сотворения их сам Бог не устыдился. Итак, матка, в жажде рождения детей восприняв на себя семя, с этих пор не желает постыдного и достойного порицания соития, закрытием своим указывая в нем уже необузданность и распутство, после насыщения ввиду закрытия шейки своей, удерживаясь от сладострастия. Ее стремления, которые прежде были направлены на любовные объятия, обращаются теперь внутрь у, занятые лишь образованием плода, вспомоществуют Творцу. Не следует поэтому природу уже занятую к этому еще беспокоить из границ выходящим бесчинством. Потому что как скоро сладострастие не сдерживается, развивается бесчинство многоименное и многовидное, называемое распутством. Этим словом обозначается постыдное, публично и явно о себе заявляющее стремление к соитию; и если оно усиливается, то приносит с собой целый рой болезней: любовь к лакомым кушаньям, склонность к выпиванию, женолюбие, кутежи, страсть ко всякого рода удовольствиям; а всеми ими командует желание. Развиваются отсюда бесчисленные родственные страсти, и беспутство образует собой венец над ними.

Но Писание говорит: Готовы для кощунствующих суды, в побои — да тело глупых (Притч. 19, 29). Упорство невоздержанных и чопорная их настойчивость (на своем беспутстве) здесь называются телом глупых. Отврати посему, Боже, от Твоих слуг суетные ожидания; отними от меня непристойные пожелания; пожелания чрева и сладострастие да не овладеют мной (Сир. 23, 4-5). Неизвестен должен быть нам многообразно зловредный образ действий этого рода людей лукавых. Не к Кратеса лишь Пэре, но и к нашему "городу пусть не причаливают никакие вздорные прокудники, ни зазорное распутство, гузном куртизанок забавляющееся", никакая вся уже пропитанная прелью продажность и никакое другое в этом роде похотливое животное. Великое перед нами в форме этой жизни раскинуто поле для деятельности честной. Или женись, или совершенно воздерживайся от связей этого рода. Особое об этом предмете исследование я изложил в моем сочинении "О воздержанности". Но если кто женился, то подлежит еще вопросу, до какой степени: позволительно к соитию относиться как к пище, которая, действительно, необходима постоянно. В том сочинении моем показано, что от этого рода удовольствий нервы в нашем организме слабнут и как нити рвутся, чувства покрываются тьмою и силы истощаются. Открывается это на неразумных животных, но и на атлетах; именно воздержанные из них одерживают верх над другими и в состязаниях. Но те же самые организмы, будучи допущены к соитию и чуть не насильственно к нему привлеченные, лишаются начисто и быстро всей своей силы. Соитие софист из Абдеры (Демокрит) называет "малой эпилепсией" и считает ее за неизлечимую. Да как и не происходить ослаблению нервов если апосперматизм сопровождается столь важными результатами? Человек из человека рождается и уничтожается. Такова великость осуждения: через опорожнение соития извергается целый человек. "Вот, говорят он, кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт. 2, 23)". Итак, человек настолько лишается жизненных сил от семяизвержения, насколько представляется он своим телесным организмом, ибо в начале жизни лежит как раз то, что связано с концом; отчего и извержение материи разрушает здоровье и у организма подтачивает и уменьшает силы. Хорошо поэтому поступил тот, кто к спрашивавшему его: как он относится теперь к любовным делам, отвечал: "Молчи, добрый человек. Я очень рад, что убежал от этого дикого и жестокого тирана". И все же брак одобряется и допускается, ибо Бог хочет, чтобы род человеческий умножался (Быт. 2, 23). Но Он не говорит "Будьте похотливы" и не хочет, чтобы вы, будто рожденные для соития, были преданы сладострастию. Педагог хочет нас стыдливостью проникнуть, когда у Иезекииля взывает: Обрежьте край у вашей плоти (Иез. 44, 7; 44, 9). Для того, чтобы сеять, подходящим бывает какое-то определенное время даже у лишенных разума животных. Совокупляться, если не ради рождения детей, это значит обижать природу; учительница эта сама указала, какому возрасту свойственно это и устранила от этого отроков и старцев; первых — за неспособность к этому, последних — через погашение в них и желаний. Но не хочет она, чтобы и в браке люди всегда предавались физической близости, ибо она связана со стремлением к рождению сыновей и не представляет собой беспорядочное выбрасывание семени, совершенно противоестественное и противоразумное. Вся жизнь у тех течет согласно с природой, кто в самом их начале желания сдерживает и, если род человеческий зарождается по Божественному определению, то не будем предаваться бесчестным и зловредным искусствам, как те женщины, которые, чтобы скрыть следы прелюбодеяния, пьют зелья, вызывающие выкидыш и сразу приводящие к гибели плода. Они вместе с плодом теряют все, что в них было человеческого.