Диакон Андрей Кураев
В итоге за 20 веков христианской истории модели взаимоотношений Церкви и государства не блещут разнообразием: сначала Империя преследовала Церковь, а потом Церковь в союзе с империей преследовала всех остальных (с ролевыми переворотами во времена правления отступников и еретиков).
Даже сейчас вновь в наших настроениях царит надежда на «князи человеческие». С таким восторгом в наших разговорах и публикациях рассказывается о том, что корейский вождь Ким Чен Ир разрешил построить в своей стране 1 (один) православный храм и послал учиться в наши семинарии десять комсомольцев, которым приказано считаться православными христианами… И уже почти готов для вождя нимб «равноапостольного»… А о том, каково людям жить под его властью – думать неинтересно.
О том, куда подевались 400000 корейских христиан, живших в северной части своей страны до установления там коммунистического правления, тоже думать скучно. О том, что сейчас происходит там с христианаминепоразнарядке, тоже спрашивать не принято. Но вот два эпизода.
Один из свидетелей во время прохождения военной службы работал на строительстве дороги между Пхеньяном и Нанпхо. При сносе дома, стоявшего на месте проведения строительных работ, в стене обнаружили Библию и записную книжку с именами 25 человек, включая трех пасторов. Он рассказывает: «Солдатам удалось найти и привезти на стройку всех упомянутых в списке, туда же согнали и местное население. Я стоял в первом ряду. Пятерым лидерам вынесли смертный приговор тут же. Связав им руки и ноги, их положили на землю перед огромным катком для укладки асфальта. Остальных выстроили перед катком. – Вы обвиняетесь в шпионаже и предательстве, – раздалось из громкоговорителя. – Но если вы откажитесь от своей веры и прославите нашего великого вождя Ким Чен Ира, вам сохранят жизнь. – Никто из лежавших не проронил ни слова… Раздался ужасный звук ломавшихся под тяжестью катка костей».
1992 год. «Я работала на резиновой фабрике в ночную смену. Однажды, когда пришла на работу, увидела выстроенных в ряд восьмерых христиан, которых офицер пытался заставить отречься от Христа. Когда те отказались, он приказал другим заключенных облить их раскаленным железом. От запаха горелой человеческой плоти я потеряла сознание…»648.
Конечно, в Корее преследуют не православных христиан (изза отсутствия там таковых), а протестантов. Но отчего же боль инославных христиан, события из жизни и смерти современных мучеников отсутствуют на страницах нашей православной прессы?
А если Ким Чен Ир и в самом деле станет считать идеи чучхе и православия едиными, и под асфальтовые катки станет класть язычников или атеистов – мы тоже будем считать это нормальным?
Может, пора объявить главной ересью для христианина не то или иное расхождение с византийской философией, а готовность оправдать убийство инаковерующих?
Вообще вопрос о том, добро или зло принесло христианству его огосударствление, относится к числу «проклятых». Возможно, оно на века затормозило распространение христианства. «Подмена голоса Церкви окриками государства явилась величайшим соблазном»649. Сработал известный принцип: кто не может убедить, стремится поработить.
Апостолы шли по Римской империи без сопровождения жандармов. Может, потому они ее и победили, ибо «в тайне слез христианских содержится главная тайна христианского воздействия на мир: ими преобразовало оно историю. Не бичами, не кострами, не тюрьмами: все это – бессилие тех, кто не умел плакать»650.
Но как только Христова вера стала государственной, то все враги Римской империи автоматически стали врагами веры, а христиане других стран – подозрительными элементами. И проповедники веры, вышедшие из христианской Империи, обретали двусмысленный статус: не то агенты Империи, не то вестники Христа. И весть их также стала двоиться: не то они дарят свою веру, не то требуют подчинения.
До 337 года в Персии христиан терпели – потом стали преследовать. Авасги, поначалу симпатизировавшие христианам, когда поняли, что принятие православия подчинит их Константинопольскому императору, вернулись в язычество: «Опасаясь, как бы им навсегда не стать рабами ромеев… они вновь приняли свои прежние верования» (Прокопий Кесарийский . Война с готами. 2 (8), 9).
И внутри Империи: если в доконстантиново время мы видим тысячи христиан, готовых идти на муки, но не прикасаться к языческим обычаям, то после мы видим нечто обратное: миллионы вроде бы христиан, которым приходится угрожать муками (от имени властей и Церкви), дабы они отказались от языческого двоеверия.
И это оттого, что внешне успешная миссия, в результате которой крестилось целое племя, не всегда была успешна внутренне – ибо отнюдь не любовь к Евангелию побуждала этих язычников сделать шаг к крещальной купели.