Очевидно, что при таком понимании миссия принципиально нетехнологична. Научить ей нельзя. Ее плодам можно лишь дивиться. И значит, опять современный миссионер не сможет научиться у них искусству полемики и проповеди.

Вот очная ставка языческих философов, вступившихся уже в константиново время за свою родную старину, и христианского епископа (святитель Александр Константинопольский): «Когда философы сошлись и хотели было все разговаривать, епископ потребовал, чтобы они избрали одного, кого им угодно, и чтобы другие во время беседы хранили молчание. Этот один только что начал свою речь, Александр сказал ему: wBo имя Иисуса Христа повелеваю тебе не говорить", – и у человека вдруг связались уста; он замолк» (Созомен . Церковная история. 1,18). Церковный хронист рад, что «человека, и притом философа, с такой легкостью лишили слова», и с радостью повествует об этом чуде. Но ведь это чудо замкнуло уста не только язычникам, но и христианскому проповеднику, ибо сделало ненужным его собственное слово, и в итоге мы не узнали, как могла бы в это уникальное время развернуться столь интересная дискуссия.

Вот несомненный и успешный древний миссионер – святитель Григорий Чудотворец (Тавматург, Неокесарийский). Когда около 245 года он пришел как епископ в свой город, в нем было только 17 христиан722. К исходу его жизни в городе осталось лишь 17 язычников723. Но есть удивительное противоречие в рассказах о нем. С одной стороны, подчеркивается его уникальное образование, полученное, в частности, у Оригена. Но при этом ни слова не сказано о том, как же он применял эти свои знания в проповедническом труде. «Особо славился он знамениями и чудесами, которые совершал во время своего епископства к великой славе церквей» (Иероним. О знаменитых мужах. 65). И всё.

Если миссия – это чудо и только чудо, то готовить миссионеров нельзя. О повторении чуда можно лишь молиться.

Увы, уже в очень ранние времена в церковной среде торжествует представление об апостольском труде как об уникальном чуде.

Да, апостольская пора чудесна. Но кроме того, что было им дано от Бога, был еще и их собственный пот724. И вот эту человеческую составляющую миссии можно изучать и до некоторой степени воспроизводить.

В каждом столетии появляется свой Кирилл или Иннокентий или Макарий. Потом рассказ об этих подвижниках проповеди становится частью семинарской программы. Были, мол, такие удивительные люди… Богатыри, не мы… Но как бы это сделать появление таких людей в Церкви частью ее обыденной жизни, а не редкого чуда?

Есть иконы, явленные как чудо. Но наличие нерукотворных образов не означает же отсутствие центров по подготовке иконописцев и иконописных мастерских. А ведь можно было бы сказать: раз несколько раз Господь Сам являл Свой лик, то ни к чему человеческие потуги самостоятельно творить образы Творца. Подождем, пока сами собой распишутся наши храмы и построятся иконостасы…

Есть и чудесные исцеления. «Дарование чудодейственных исцелений может Господь и ныне дать, кому восхощет. Но желая сего даяния сверхъестественного, никаких обыкновенных способов, представляемых врачебною наукою, не принимать – не значит ли это искушать Господа? А с Богом все хорошо – и чудо, и добродетель, идущая обыкновенным путем»725.

В жизни Церкви есть случаи чудесного насыщения. Но экономы монастырей и семинарий все же не только молятся о ниспослании пропитания братии, но и сами трудятся для достижения той же цели. А в семинариях еще и преподают основы приходской бухгалтерии.

Что по настоящему нужно для повседневной жизни Церкви – она научается творить сама (пусть и с незримой Божией помощью).

Возникают обучающие центры, складываются традиции, и в итоге массово воспитываются звонари, уставщики, певцы, иконописцы, священники.

Даже курсы для будущих епископов появились в нашей церковной жизни (кандидаты в епископы направляются на учебу в Академию государственной службы при Президенте РФ: будущие епископы должны знать основы российского права, социологию и т. п. светские премудрости).

Хотя, конечно, и тут можно было бы найти контрдовод из старых церковных преданий – мол, «Одежда священника без рукавов, что обозначает непригодность иерея для человеческой деятельности и во время своего служения во всем зависит от однойтолько Божественной длани и он сам не привносит никакой человеческой инициативы» (Святой Николай Кавасила. Изъяснение священных одежд726).