Но как в том, о чем было прежде сказано, — и в создании твари, и в значении слова «Сын» не допускается времени, или вещества, или труда, или страсти, так и здесь слово Божие, очистив от всякой мысли о веществе значение слова «сияние» и прочего, о чем упомянуто, взяв от сего вида происхождения одно только приличное Богу, смыслом сего выражения указывает на ту мысль, что Он из Него и с Ним.

Ибо ни дыхание не представляет разлития в воздухе подлежащего вещества, ни благовоние - превращения качества «мира» в воздух, ни сияние - истечения от светящего тела через лучи, но посредством сего образа происхождения, как сказано, объясняется только то одно, что должно разуметь здесь бытие из Того и с Тем, так как нет ни­какого посредствующего расстояния между Отцом и Тем, Который из Него.

Но поелику по величайшему человеколюбию благодать Святаго Духа заботилась о том, чтобы многоразлично внушить нам мысль о Божестве Единородного, то присовокупила и остальной усматриваемый нами вид происхождения, говорю о происхождении из ума и слова. Но великий Иоанн выказывает большую предусмотрительность, чтобы слу­шатель по бессилию и малоумию не ниспал как-нибудь до обыкновенного понятия о слове и не почел Сына гласом Отца; посему первыми словами проповеди заставляет созерцать Слово в сущности и сущности, не отчуж­денной какой-либо и отторгнутой от той, от которой оно происходит, а в самом Боге, в первом и блаженном естестве.

Ибо сему научает, говоря, что «в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе» (Ин. 1,1), будучи всем, чем есть Начало. Так он рассуждает, богословствуя о вечности Единородного. Итак, когда сии способы происхождения или самые предметы, происходя­щие от причины, обыкновенно нами признаваемые, приняты и священным Писанием для научения о превысшем, и притом каждый, так как нужно принять для представления понятия о Божестве, то пусть читатель судит судом праведным (Ин. 7, 24)

, имеет ли какую-нибудь силу против истины что-либо из разглашаемого ересью. Но присовокуплю опять буквально са­мую речь противника, которая такова: «два, - говорит, - высказано нами мнения: одно, что сущность Единородного не имела бытия прежде собс­твенного рождения, а другое, что она рождена прежде всего». Какой же вид рождения предлагает нам сей учитель догматов?

Прилично ли так мыс­лить и говорить о Боге? И кто столь безбожен, чтобы приписывать Богу небытие? Но ясно, что, обращая внимание на вещественное рождение, он дольнему естеству предоставляет учить нас, как должно мыслить о Единородном Боге; и поелику вол, или осел, или верблюд не существует прежде собственного рождения, то и относительно Единородного хочет утверждать то же, что дает видеть порядок дольней природы у животных; а не разумеет этот плотский богослов даже и того, что если говорится о Боге, что Он Единороден, то сим самым словом обозначается Его необщ­ность со всяким рождением и особность.

Ибо как было бы единородно Его рождение, если бы по значению и тождеству имело общность с иным рож­дением? Наименованием «Единородный» собственно и точно изъясняет­ся то, что о Нем должно разуметь нечто единственное и исключительное, чего нельзя находить в ином рождении; так что если б что-нибудь, свойс­твенное дольнему рождению, усматривалось и в Нем, то Он уже не был бы более Единородным, став по каким-либо свойствам рождения общником с прочими рожденными.

Потому что если бы и о Нем говорилось то же, что говорится о других существах, пришедших в бытие через рождение, то зна чение слова «Единородный» изменилось бы, означая братское какое-то отношение (к твари). Итак, если значением слова «Единородный» указывается на несмешение и необщность с прочими происшедшими существа ми, то не допустим мыслить об Ипостаси Сына, которая от Отца, ничего такого, что усматривается в дольнем рождении.

Но свойство всех существ, имеющих бытие через рождение, — не существовать до рождения, следова­тельно, это чуждо свойства Единородного, Коему, как свидетельствует на­именование «Единородный», не присуща никакая неправильность спосо­ба обыкновенного вида рождения. Итак, пусть этот плотский и любящий чувственное писатель убедится иным видом происхождения исправить ошибочность своих мнений.

Но, быть может, слыша о сиянии славы и бла­говонии мира, скажешь, что не было сияния прежде собственного его про­исхождения. Но если это скажешь, то допустишь, что совсем не существу­ет ни славы, ни мира, ибо их нет, или же должен будешь признать, что сла­ва существовала когда-либо сама по себе слепою и несияющею, или «миро» - не производящим благовония.

Посему, если не было сияния, то совсем не было и славы, и если не существует благовоние, то вместе с сим дока­зано, что не существует и «миро». Если же устрашат кого эти из Писания взятые примеры, как не выражающие точно величия Единородного, потому что здесь нет тождества с подлежащим по сущности, то есть запаха с миром или луча с солнцем, то да уничтожит страх истинное Слово, ко­торое имеет бытие в Начале, и есть все, что есть Начало, и существует прежде всего; ибо Иоанн в проповеди возглашает так, что и у Бога было Слово, «и Бог бе Слово» (Ин. 1,1).

Итак, если Отец - Бог, то Бог же и Сын. Какое же остается еще недоумение для признания Единородного Богом в строгом смысле, когда значением слова «Сын» дается знать о родственности по природе, сиянием — о единении и нераздельности, а на­именованием Бог, равно применяемым к Отцу и Сыну - о равночестности во всем. Образ ( χαρακτηρ ) (Евр. 1, 3)

всей умосозерцаемой нами Ипостаси Отца означает полноту собственного величия Сына, а образ Божий ( μορφη ) (Флп. 2, 6) указывает на тождество во всем, так как Он являет в себе все, что свойственно Изображаемому. Предложим снова речь Евномия. «Не был, - говорит, - прежде собс­твенного рождения». О ком это говорит, что Его не было?

Пусть выска­жет Евномий Божеские наименования, какими называется некогда несуществовавший, по его мнению? Не скажет ли: свет и блаженство, жизнь и нетление, правда и освящение, сила, и истина, и тому подобное? Итак, кто говорит, что Его не было прежде рождения, прямо провозглашает, что не было истины, когда не было Оного, не было жизни, не было света, не было силы, не было нетления, не было ничего иного из того, что мыслим в Боге, и что еще безрассуднее и по нечестию отвратительнее сего — не было Сияния, не было Образа.