Взявши у наших врагов это сви­детельство для доказательства славы Единородного, присовокупим для защиты здравого учения и следующие затем его слова: «высочайшее благо Бог, не встречая ни препятствий в естестве, ни понуждения в какой-либо причине, ни настоятельности нужды, рождает и создает по превосходству собственной власти, в своем изволении имея достаточную силу для уст­роения существующего.

Итак, если всякое благо происходит по Его изво­лению, то Он не только определяет благо к бытию, но и то, когда должно произойти благо, потому что знак немощи - делать то, что не хочешь». До сих пор можно принять нам для подтверждения благочестивых догматов изукрашенную нечистыми и во всяком случае запутанными выражениями речь противников. Ибо, если по превосходству собственной власти, имея в своем изволении достаточную силу для устроения существующего, все Сотворивший, не встречая ни препятствий в естестве, ни понуждения в какой-либо причине, не только определяет благо к бытию, но и то, когда должно произойти благо, а все Творящий, как проповедует Евангелие, есть Единородный Бог, то Он, когда восхотел, тогда и создал тварь, когда вос­хотел, тогда кругодвижным по своей сущности веществом неба объял весь заключенный внутрь круга мир, когда нашел это хорошим, тогда открыл сушу, тогда заключил воды в углубленные места, когда казалось благовре­менным премудрости Творца, тогда явились и растения, и плоды, тогда произошли животные, образован человек. Если сотворивший все (

возвра­щусь опять к тому же самому слову) есть Единородный Бог, сотворивший «веки» (Евр. 1, 2) (поелику существующему предшествует продолжение веков), то к Нему нельзя приложить сего означающего время выражения: тогда-то восхотел, тогда сотворил. Когда же века не было, а в Божеском ес­тестве, чуждом количества и меры, немыслимо понятие какой-либо измеряемости, то необходимо совершенно упразднить все выражения, означа­ющие время; так что о твари можно сказать, что ей, по изволению мудрос­ти все Сотворившего, дано временное начало, но умопредставлять самое Божеское естество с некоторой протяженностью расстояния —свойствен­но одним только ученикам новой мудрости.

Я охотно не стану говорить о том, каково содержание вышесказан­ного Евномием, спешу к тому, что предлежит и что я здесь снова прочту для доказательства лукавства этого сочинителя. «Высочайший Бог - говорит он,- имея бытие прежде всего, что ни произошло, обладает собс­твенной силою». Эти слова буквально внесены нашим сочинителем в собственную речь из еврея Филона, и кому это нравится, тот в самих тру­дах Филона найдет улику Евномию в похищении.

А я в настоящем слу­чае заметил это не столько для того, чтобы укорить нашего писате­ля в скудости собственных слов и мыслей, сколько желая показать читателям сродство учения Евномиева с иудейскими понятиями. Потому что слова Филона не могли бы до самой буквы согласоваться с его понятиями, если бы не было какого-либо сродства и между разумом того и другого.

Так у еврея можно найти эти слова: «Бог прежде всего, что ни произошло», - а следующие за тем: «обладает собственной силою», - прибавлены из нового иудейского учения. Сколько же здесь нелепого, ясно покажет исследование этого выражения. «Бог, - говорит он, - облада­ет собственной силою». Скажи мне: что Он и чем обладает? Есть ли Он - что-либо иное, различное от силы, а обладает собствен­ной силою как чем-то иным?

Итак, сила подчиняется бессилию, ибо что есть иное отличное от силы, то, конечно, не есть сила; таким образом, ока­зывается, что Он потолику обладает силою, поколику Сам не есть сила. Но Бог, будучи силою, опять должен бы иметь в себе другую силу, и этой обладать иной силою. И какая будет борьба и несогласие, если Бог, разделив таким образом присущую ему мощь, одною частью своей силы будет поборать другую!

Ибо он не мог бы одолеть свою силу, если бы в борьбе с нею не помогала ему какая-то другая, большая этой и сильнейшая сила. Таков Бог Евномия, какой-то двухестественный или многосложный, делящийся сам на себя, имеющий в себе силу, несогласную с силою, так что одной стремится к беспорядку, а другой препятствует погрешительности движения! Пусть же объяснит, почему Бог добровольно сдер­живает силу, стремящуюся к рождению, опасаясь, как бы не произош­ло чего-нибудь худого, если рождение не будет возбранено, или, лучше, пусть прежде объяснит, что по своей природе это сдерживаемое?

То, о чем говорит, указывает на некоторое движение самоустремляющееся и произвольное, которое должно быть рассматриваемо само по себе особо, ибо по необходимости иное есть начало обладающее и иное - обладаемое. Итак, Бог обладает силою, принадлежащей какому-то самопроизвольному естеству или чему-либо иному, силою или стремящейся к действованию, или покоящейся.

Но если предполагает, что она покоится, то покоящееся не имеет нужды в сдерживающем, если же говорит, что она сдерживает, то очевидно, что сдерживает движущееся и стремящееся; и он, конечно, скажет, что оно по естеству различно от Того, Кто им обладает. Итак, пусть объяснит нам, что под сим разумеет? Представляет ли сию силу чем-либо иным, отличным от Бога в Его существе?

Но как в Боге могло бы быть что-либо иное, чуждое Ему? Представляет ли ее как некоторое несамостоя­тельное свойство в Божеском естестве? Но он не может сказать этого, потому что не имеющее существенности и не существует, а несуществую­щее не может быть ни сдерживаемым, ни попускаемым. Итак, что такое эта сила, сдерживаемая и возбраняемая в собственном действовании до тех пор, пока не настало время родиться Христу и не предоставило силе бес­препятственно стремиться к естественному действованию?

Что такое эта замедляющая причина, по которой Бог отлагал рождение Единородного, полагая, что еще не время соделаться Отцом? Что это за посредство, кото­рое вводится между жизнью Отца и Сына? Оно не есть ни время, ни мес­то, ни понятие о каком-либо расстоянии, ни подобное что-либо. Итак, на что устремляя свой острый и проницательный глаз, усматривает Евномий расстояние между жизнью Сына и жизнью Отца?

Отовсюду теснимый, он необходимо и сам должен согласиться, что нет никакого посредства между той и другой. 2. Но, хотя нет ничего посредствующего, он не допускает непосредс­твенного и тесного общения, но снисходит к мере нашего познания и сам рассуждает с нами по-человечески, как один из нас, мало-помалу призна­ваясь в слабости своих мыслей и прибегая к доводу, которому не учили Аристотель и его последователи.

Он говорит: «тогда хорошо и прилично было (Богу) родить Сына, когда восхотел; отсюда у разумных не возникнет никакого вопроса: почему не прежде»? Как, Евномий? И ты, столь много порицавший нас за то, что мы решились писать без логической тщатель­ности, бредишь, как и мы простаки, и, оставив искусные обороты, сам при­бегаешь к неразумному согласию с нами?