И это есть, по его мнению, наше внутреннее слово. Очевидно, что этого в собственном смысле принять нельзя. Не Христос в нас ро­ждается, а мы возрождаемся по образу Христа; ибо возрождение наше в купели  крещения есть обновление по образу Создавшего (Колос. 3, 10), или облечение во Христа (Галат. 3, 27). Истинная жизнь человека, потерянная в падении, восстановлена и явлена, в совершеннейшем виде, в лице Иисуса Христа, Бога-Слова воплощенного.

Она в Нем в такой полноте, что все верующие почерпают в Нем себе истинную жизнь. Потому-то Он Сам Себя именует лозою, а всех верующих—ветвями на лозе, из лозы берущи­ми жизненные соки. У истинного христианина e дин дух с Господем ( I Кор. 6, 17). Так тесен союз! А между тем христианин есть сам по себе; он не - исчезает во Христе Господе, а пребывая отдельною особою, устрояет себя по образу Христа.

Производит это благодать Святого Духа, ниспосланного на землю по вознесении Хри­ста Спасителя на небеса и седении Его одес­ную Бога и Отца, и с того времени непре­рывно пребывающего в Церкви и действующего в ней чрез св. таинства на освящеше всего человечества. Такова наша духовная жизнь по источнику! Когда говорят: Христос в нас рождается, то этим дается мысль, будто бы это производится в нас, помимо нас, механически; а между тем действия благодати, обращенные на разумно-свободную тварь, не могут быть таковыми.

Под ними всегда надобно доразумевать в человеке нравственно - свободные изменения ума и сердца. Эти изменения указаны пред сим, при объяснении, что есть царствие Божи e в нас. В применении к началу жизни, это будет воображение в ce 6е Христа, или преобразование своих настроений по свойствам Христа, чтоб было в нас самоотвержение Христово, терпение Христово, послушание Богу Христово, ум Христов, словом—все Христово.

Созерцательная молитва и чистая любовь— рано помянуты. Те влечения внутрь пред Бога суть преддверие созерцательной молит­вы, но не самая созерцательная молитва. Молитва имеет разные степени. Сначала она есть только молитвословная молитва; но вместе с нею должна идти, ею разогреваться и поддерживаться молитва ума сердца. Умно-сердечная молитва получает за тем самостоятельность и является то, делательною, напрягаемою своими усилиями, то самодвижною, находящею.

В последнем виде она есть тоже, что показанные влечения: бывает современна им, и из них развивается. Когда потом состояние, в котором бывает душа, во время зтих влечений, станет постоянным, тогда умно - сердечная молитва становится непрестанно-действующею. При этом, прежние временные влечения перерождаются в состояния созерцания, при ко­торых и из которых тогда раскрывается и созерцательная жолитва.

Созерцание есть пленение ума и всего созерцания каким либо духовным предметом столь сильное, что все внешнее забывается, выходит из сознания: ум и сознание уходят в предмет созерцаемый, так что их уже будто нет в нас. Вот пример: беседовал старец с учениками, и остановился, стал как бы забывшись. Когда потом он пришел в себя, ученики спросили его: где он был?

— „Я был," сказал он, нна Голгофе, пред распятым Господом,—там, где была у ног Его Мария Магдалина." —Но это созерцание было только умовое. Созерцательная молитва походит на это, по забвению  всего н пленению в невидимый мир. Еще пример: старец приготовил себе трапезу в обыч­ный час, и стал помолиться; но восхищен был в созерцательную молитву и простоял в ней до сдующего дня, когда пришел в себя.

Отличительною чертою созер­цательной молитвы св. Исаак Сирианин поставляет именно выпадение из сознания всего окружающего и пленение в горний мир. По свидетельству его, ум до сего времени владеет собою, а когда вступит в созерцание или в созерцательную молитву, тогда уже никакой власти над собою не имеет. Этим они отличаются от показанных влечений внутрь, о которых идет речь, и в которых человек хоть не обращает внимания на все окружающее, но не совсем забывает его; оно не уходит из его сознания, и хотя подлежит действию высшему, но владеет собою, и сколько может помочь к продлению того состояния, столько же может и расстроить его.

Посему я думаю, что слов — ,или созерцательная мо­литва" тут не следовало ставить. Тоже надо заметить и о чистой любви. Любовь к Богу сродна естеству нашему. Полагаю, что она не совсем угасает даже в грешниках, действует в них, призывая их к покаянию, пока они не ожесточатся и не отчаются. Но собственно лю­бовь зачинается с той минуты, когда в следствие покаяния, зараждается решимость работать Господу, не щадя живота своего.

Начинающиеся вслед за тем труды богоугождения развивают ее все сильнее и силь­нее, пока она не обратится в пламень и не обымет всего естества его. В этих степенях любви столько оттенков, что и пере­числить их невозможно. Иной любит Бога, потому что имеет от Него много добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него какого либо добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него всякого добра; иной лю­бит Бога, потому что Он Бог.

Делом обна­руживается любовь так, что иной делает только частию для Бога, оставляя часть и для себя; другой все делает для Бога; а иной и себя и все свое приносит в жертву Богу безусловно. Любить Бога, как Бога, с полным самопожертвованием, без всяких видов, есть чистая любовь. Лествичник говорит о себе, что хотя бы и в ад послал его Бог, он и там также неиз­менно будет любить Его всею душею.

Оче­видно, что чистая любовь есть венец совер­шенства в богоугождении, и является в силе только в конц e трудовъ, на сем пути подъемлемых. В начале, при первых проявлениях царствия Божия в нас, ее и тре­бовать нельзя: она может быть в цели, но не на деле; она воцаряется тогда, когда уже Бог поглощает все н a ш e . Следующие за тем мысли тоже следовало выразить другими словами.

Сперанский говорит: „Тогда надобно оставить молитву умную," и тут же поясняет, что именно надо оставить, именно: „размышления, рефлекции. рассуждения о Боге," — как будто это однозначущие с умною молитвою слова. Напротив, эти благочестивые занятия, соб­ственно умовые, составляют богомыслие, занятие особое от молитвы, которое, впрочем, может сопровождать ее, или предшествовать и последовать ей.