Но есть слаботелые, нервные, у которых упомянутое раздражение входит глубже в нервы и начинает отражаться в мускулах; происходят легкие движения, тоже приятные, которые усиллваясь переходят в заметные трясения. Если не остановить этого на первых порах, трясение начнет сопровождать каждое углубление умной молитвы в сердце; а окрепши и углубившись, начнет в некоторых личностях, переходить в конвульсии, падения, в роде обмороков, с пеною изо рта и скрежетанием зубов, И вот трясущи ec я и конвульсивные молельщики!

На за­паде были и есть целые общества таких молельщиков. Молитва при этом идет своим чередом, или может идти и быть очень углубленною, а трясения, конвульсии и даже падения—тоже своим чередом. Где доходят до этого по неведению и простоте, там, может быть, это неукоризненно-нравственно, если только не держаться того мнения, будто тут проявляется особое действие благодати.

Но иные склонны к причудливостям, увлекаются только подражанием, и приучают себя к самотрясениям и без молитвеиных углублений; это жертвы глупости человеческой и пустого желания занимать собою праздных зрителей. Полагаю, впрочем, что у нас все такого рода явления, — и извинительные,— крайне редки, и упоминать бы об них не следовало, при речах об умной молитве, дабы не охладить усердия к этой молитве, возбудив опасения.

Пришлось к слову, и сообщается только к сведению. Такие то или подобные сим изменения в теле начали, должно быть, показываться у друга Сперанского, во время молитвы. Он и пишет к нему, убеждая пресечь это в самом начале, чтоб оно не обратилось в навык недобрый. Сперанский сначала внушает ему, что это совершенно в его власти. „Никогда не следует, пишет он, позво­лять себе погружаться слишком глубоко в созерцание, когда находишься при людях, даже в церкви.

В особенности не следует допускать, чтобы внутреннее чувство распространялось на тело и оказывало на него воздействие. Чрез это приобретаешь дурные духовные привычки, последствия которых часто опасны. И не думайте говорить мне, что от этого нельзя воздержаться, или что это зна­чило бы противиться действию Духа Святого” “Во первых от этого можно всегда воздержаться, ибо всегда можно спуститься с высоты созерцания, постепенно переводя внимание на молитву умную, или сосредотачивая оную на смысле молитв Цервви.

Это уклонени e нисколько не препятствует действию Духа Святого, и нисколько Его не ограничивает, изменяет лишь направление этого действия." Предпослав это общее положение, Сперанский доказывает его правилами, какие св. Павел дал коринфской церкви, относительно употребления благодатных даров, именно дара языков. Этот случай точно доказывает, что человек может и должен править своими внутренними движениями, даже бла­годатными, и цель Сперанского достигнута.

Но его взгляд на событие в коринфской церк­ви и на слова Апостола Павла неверен. Его нельзя не оговорить. „Учение св. Павла, пишет Сперанский, на этот счет положительно. Прочтите со вниманием 14-ю главу первого послания к коринфянам. Тут речь идет об известной форме действия Святого Духа, которой верующи e этой церкви добивались предпочтительно пред всеми другими; состояла она в том, чтобы говорить чужими языками (

это некоторого рода исступление или экстаз, дей­ствительно обнаруживающийся употреблением языков, неизвестных тем самим, которые на них говорят). И что же? Он воспре­щает этот дар, хоть и сам причисляет его к истинным дарам Духа Святого, и возбраняет его единственно по неудобству пользоваться им в церкви, в которой он может произвести смятение. Он советует им приберечь этот дар для их одиноких упражнений, а в церкви пользоваться лишь даром пророчества.

Более того,—он даже воспрещает им пророчествовать иначе, как соблюдая порядок очереди, и предупреждает все возражения, которые вы могли бы мне сделать, изрекая великое слово, что са­мые духи пророчества подчинены пророкам." Вы видите, что этою речью сильно доказывается, что человек может править собою, даже в то время, когда состоит под действием благодати.

Но вместе не трудно за­метить, что тут допущены положения, с которыми нельзя согласиться. Во первых, не­верно, будто говорившие на чужих языках находились в это время в умоисступлении или экстазе, и говорили, сами не понимая своей речи. В умоисступлении теряется сознание и своего я и всего окружающего; а при обнаружении дара языков, этого не было.

Говорившие на них сознавали, кому говорят и о чем говорят. Ошибка состояла в том, что увлекались движением сего дара, и гово­рили, зная, что те, кому говорят, не понимают их. Когда пишетъ св. Павел правила для говорящих языками, зиачит, он считает их способными править собою во время движения сего дара; в умоисступлении же или экстазе править собою нельзя.

К тому же, во всей этой главе дар языков ставится на ряду с даром пророчества: пророчество же в том виде, как оно проявлялось в пер­венствующей Церкви, не ставило пророчествующих в умоисступление; стало быть, не делал этого и дар языков. И то неверно, будто языки оставались безвестными тем, которые на них говорили; иначе они не понимали бы, что говорят. Ибо св.

Павел пишет, что говорящий на незнакомом языке себя назидаетъ (1 Кор. 14,4): как же он назидал бы себя, еслиб не понимал языка? Неверно, наконец, и то, будто Апостол запрещает дар, по неудобству употребления его в церкви, и советует приберечь его для одиноких упражнений, пользуясь в церкви толь­ко даром пророчества. Св. Павел заповедует совсем противное: ревнуйте, говорит он, о том, чтобы пророчествовать; но не запрещайте творить и языками (ст. 39)

; толь­ко бы то, что говорилось, изъясняемо было на понятном языке (ст. 27. 28). Видно, что св. Павел не всякое вообще употребление сего дара считал неудобным в церкви, а толь­ко употребление его без истолкования. Что касается до того, чтобы приберегать этот дар для одиноких упражнений, о том и помину нет. Второе убеждение для друга своего — пре­секать непорядочные изменения в теле,— берет Сперанский из примера св. старцев— подвижников.