Иоанн Крестьянкин, архимандрит

А вот что на днях написал мне молодой священник, прежде увлекавшийся революцией большевистского направления:

"Мы хотим, очень, может быть, сильно  хотим броситься навстречу Жениху, в полуночи грядущему; а все же маслото наше еще в долг выпрашиваем. СВОЕГОТО ПЛАМЕНИЯ ЕЩЕ НЕ ОБРЕЛИ. Будто бы "внешний" человек "тлеет", но уже очень медленно. Впрочем, смущаться ли этим?" "Не лучшая ли это гарантия верности... очищения?"

Не знаю, что ответить на сей вопрос? А может быть, это знак "малоелейности" у нас, юродивости?

Многогрешный Епископ Вениамин

P. S. Копию прошу послать опять О. В. О... Потрудитесь уже... Или еще проще: по прочтении отошлите письма эти ей совсем, так как Вам они не нужны уже.

1925 15/28 II 1 ч. ночи

Канун недели об изгнании из рая...

Билека* (*Точнее  Билеча: город на Балканах на границе Боснии и Герцеговины и Черногории. Ред.)

I.

Глубокоуважаемый батюшка, отец Александр!

С Великим Постом.

Получил Ваше второе письмо. Постараюсь по силе "бессилия" моего ответить... И поверьте: не "смирение" мое заставляет так говорить о себе, а ясное сознание. Ведь я тоже пережил самомнение "учительное", а сейчас начинаю прозревать, что был в великом обольщении, воображая себя многознающим... А теперь нередко приходят мысли: уйти от учительства, замолчать. Причины две: одна (я уже писал про нее)  ясное сознание, что не в этом НАША задача, а в борьбе со грехом; другая  опознание своего малознания... Вы можете возразить: тогда что же должны сказать про себя некоторые другие?!

Но не все ли это равно для меня лично? Разве равное, или меньшее, или большее несовершенство и невежество других поднимет меня? Нисколько... Даже наоборот...