Медленно восстанавливалась разрушенная Казань. В это время овдовевший о. Ермолай принял постриг, с наречением ему имени Ермоген, в московском Чудовом монастыре – месте будущего подвига. Его немедленно возвели в сан архимандрита и назначили настоятелем СпасоПреображенского монастыря, который также пострадал от пожара и требовал восстановления. Но в 1589 г. скончался митрополит Казанский Иов, и на Казанскую кафедру был назначен архимандрит Ермоген.

Новый святитель с ревностью продолжал труды своих великих предшественников. Он возобновил почитание свв. мучеников Казанских Иоанна, Петра и Стефана, составил летопись христианской Казани; основал много церквей и монастырей, и в числе их женский монастырь в честь иконы Божией Матери Казанской на месте ее обретения, причем юная Матрона Онучина вступила в число ее сестер и стала потом его настоятельницей. Через несколько лет святитель Ермоген поехал в Углич открывать мощи св. благоверного князя Романа (память его 23 февр.). В это время в России произошли важные события. В 1591 г. был убит в Угличе брат царя Феодора Иоанновича, последнего царя из рода Рюриковичей, – царевич Димитрий, наследник русского престола; а в 1598 г. скончался сам царь Феодор. Наследовавший ему царь Борис Годунов умер в 1605 г., и в том же году был убит его юный сын, царь Феодор. Тогда на русский престол вступил самозванец, известный под именем Лжедимитрия I, потому что он выдавал себя за убитого царевича Димитрия. Жену свою Марину из рода Мнишков, польку и католичку, он желал короновать, но натолкнулся на сильное противление митрополита Казанского Ермогена, так как русская царица должна была быть православной. Через год, в 1606 г., Лжедимитрий был убит, и царем был провозглашен князь Василий Шуйский, а митрополит Ермоген возведен в сан Патриарха всея России вместо ставленника Лжедимитрия – слабовольного Патриарха Игнатия, родом грека. В это время в Старицком монастыре жил на покое сведенный с падением Годуновых с патриаршего престола первый Патриарх всея России Иов.

Став Патриархом, святитель Ермоген восстановил в Москве сгоревшую книгопечатню, начал исправление богослужебных книг, велел переводить их с греческого, писать летописи и сам лично следил за печатанием. Было напечатано Святое Евангелие и Жития святых от сентября до декабря. Он занимался в богатой библиотеке Чудова монастыря и написал историю канонизации митрополита Московского Алексия. Творения его, напечатанные в 1913 г., свидетельствуют о его глубоких познаниях богословских и исторических. Он был талантливый проповедник, только голос его был глухой и слабый. Много он потрудился и в упорядочении церковной жизни.

Святейший Ермоген разделял с царем Василием Шуйским труд по управлению Россией, но нравственной связи у царя с народом не было. Он был провозглашен царем небольшой кучкой своих сторонников, и голоса всей земли не было за ним. Слабый, нерешительный, он не имел ни одного достоинства для привлечения народной любви.

Патриарх знал все это, но в то же время понимал, что Василий IV Иоаннович всетаки законный царь, и всеми мерами старался его поддерживать.

Тяжелое время переживала тогда Русь: не успел царь Василий IV вступить на престол, как распространился слух, что Лжедимитрий спасся от смерти, и в НовгородеСеверском началось восстание; оно стало быстро распространяться. Мятежники под водительством Ивана Болотникова и князя Шаховского шли на Москву. В это время одному священнику было откровение, что за покаяние Господь помилует Русь. Патриарх назначил особые моления и пост, и неожиданно отряд стрельцов в 200 человек разбил главные силы мятежников. Но надлежало разрешить народ от анафемы, которою связал его Патриарх Иов за нарушение присяги дому Годуновых и за убийство юного царя Феодора Борисовича. По приглашению Святейшего Ермогена бывший Патриарх Иов приехал в Москву. Оба Патриарха совместно выработали чин покаяния. В Успенском соборе Святейший Ермоген в полном облачении стал на своем месте, а рядом с его кафедрой стал бывший Патриарх Иов, в бедной иноческой рясе. Все плакали, когда архидиакон читал акт народного покаяния и разрешения Патриарха Иова. Потом к нему обратился царь и народ: «Прости нас, прости и благослови». И Иов простил. «Чада, – сказал он, – молю вас больше такова не чинити и клятвы ваши не преступати...» Однако же через 2 месяца восстание началось опять. Мятежники были разбиты. Патриарх Ермоген настаивал, чтобы был взят НовгородСеверский, где в то время появился Лжедимитрий II, и самое гнездо мятежа в корне уничтожено. Но царь, по вялости своей, его не послушал, и новый Лжедимитрий появился под самой Москвой и основал свой лагерь в подмосковном селе Тушине, откуда и прозвище его – Тушинский вор. Оттуда его шайки делали разбойничьи набеги в самую глубь России, а одна из них, под водительством Сапеги, осадила ТроицеСергиеву лавру. С трудом удалось Патриарху добиться, чтобы осажденным была послана небольшая помощь. В то же время, вопреки его советам, был сделан новый промах: царь заключил союз с королем шведским Карлом IV, личным врагом польского короля Сигизмунда, у которого он отнял наследственный шведский престол, а результатом этого союза был поход Сигизмунда пpoтив России.

Началась полная разруха: часто в одной и той же семье одни были за царя Василия, а другие за Тушинского вора. Марина Мнишек признала его своим мужем и убежала к нему в Тушино. Патриарх боролся со злом увещаниями, проповедями и, наконец, отлучениями, что было самым сильным оружием в руках его. Поляки отрезали подвоз продовольствия к Москве, и начался голод. Цены страшно поднялись. Патриарх приказал продавать народу по низкой цене лаврские запасы ржи, которые были в Москве, но этого было мало. Началось возмущение против Шуйского. Часто в сопровождении своего сотрудника, старицкого архимандрита Дионисия (память его 10 мая), Патриарх выходил к толпе и успокаивал ее. Одно время казалось, что положение улучшается: народный любимец – молодой воевода князь Михаил Васильевич СкопинШуйский очистил весь север России от тушинских шаек и освободил лавру (см. 13 янв., житие прп. Иринарха).

Вор бежал в Калугу. Поляки от него отказались, но непонятная скоропостижная кончина князя Михаила и поражение русских войск, посланных на освобождение осажденного Смоленска, решили судьбу Шуйского. Вспыхнул страшный мятеж: его низложили и насильно постригли в монахи. Обеты вместо него произносил князь Тюфякин. Это кощунство, против которого он был бессилен, страшно возмутило Патриарха, который никогда не хотел признавать иноком царя Василия, а признавал бы таковым Тюфякина. «Я тебя освобожу от монашеской рясы», – говорил он. Бывшего царя заточили в ИосифоВолоколамский монастырь. Таким образом, Патриарх Ермоген стал начальным человеком на Руси. Но самые мрачные предчувствия его осуществились. Смута на Руси дошла до крайности. В Москве образовалось временное правительство из бояр, которому предстоял выбор между требованиями короля Сигизмунда и Вора. Но Вор был открытым противником всякого порядка, и за него стояла голытьба. Поэтому бояре склонились на сторону поляков и избрали царем королевича Владислава, сына Сигизмунда. Патриарх протестовал: он хотел видеть царем юного Михаила Феодоровича Романова, сына архиепископа Ростовского Филарета – в миру Феодора Никитича Романова, племянника первой жены Иоанна Грозного, царицы Анастасии, – но бояре настояли на своем.

Был подписан договор, по которому Владислав избирался русским царем под непременным условием принять православие, а поляки обещали неприкосновенность православной веры и русских обычаев. Патриарх уступил скрепя сердце: он не верил в искренность бояр. После принесения присяги в Успенском соборе к Патриарху подошли под благословение во главе с Салтыковым бояре, тайные сторонники Сигизмунда, подписавшие договор, но Патриарх подозревал их намерение: он дал им благословение лишь под условием, что они не будут посягать на целость земли Русской и на Православную Церковь. «Иначе, – сказал он, – проклятие нашего смирения да будет с вами!» Салтыков проливал притворные слезы и клялся в своей искренности. Патриарх смягчился и благословил, но, увидев среди них убийцу царя Феодора Годунова, приказал выгнать его из церкви. После этого поляки прогнали Вора в Калугу, но бояре под предлогом, что в Москве может начаться восстание, решили впустить польское войско в город.

Патриарх боролся против них, сколько мог; он собрал на заседание служилых людей и дворян, своих сторонников, и представителей среднего класса; спорили долго, но мнение бояр победило, и опять Патриарх должен был против своей воли уступить.

Тщетны были также его усилия спасти бывшего царя Василия Шуйского, которого решено было отправить пленником в Польшу, где он и умер. А к Сигизмунду было отправлено под Смоленск посольство с митрополитом Ростовским Филаретом и князем Голицыным во главе. Наказ послам был дан самим Патриархом. Но как только они прибыли, им стало ясно, что ни одной статьи договора поляки не исполнят. Об обращении Владислава в православие не было и речи; впрочем, поляки решили заставить русских присягнуть не ему, а самому Сигизмунду, который уже смотрел на Русь как на свою собственность и раздавал в ней земли своим сторонникам. Кончилось тем, что митрополита Филарета и князя Голицына за их непоколебимость подвергли заключению и стали требовать сдачи Смоленска, который защищал боярин Шеин. Послы добились разрешения послать за инструкциями в Москву. Но там поляки вели себя как завоеватели и оскорбляли религиозное чувство русских. В Москве составилось временное правительство из бояр, но исключительно сторонников Сигизмунда, получавшее распоряжения от него непосредственно. Неудивительно, что они решили во всем уступать королю.

Патриарх, однако, пригрозил им анафемой и сказал, что если Владислав не примет православия, то он освободит всех русских от присяги и прикажет городам подняться против Москвы. Салтыков замахнулся на него кинжалом. Тогда Патриарх возвысил голос. «Не боюсь я твоего кинжала, – сказал он. – Вооружаюсь на него силою Святого Креста. Будь проклят с твоими сообщниками и тем, кого ты желаешь». Салтыков испугался, чтобы об этом не узнали в народе, и испросил прощение. Это произошло 1 декабря. На другой день Патриарх собрал у себя представителей посадского мира и объяснил им положение вещей, – решили королю не покоряться.

23 декабря послы получили ответ от временного правительства из Москвы, но подписи Патриарха, «начального человека», в нем не было, и митрополит Филарет, и князь Голицын отказались его признать. Между тем под тяжелым давлением иноплеменников стали пробуждаться нравственные силы народа. В это время вышла «Новая Повесть» неизвестного автора, открыто призывавшая народ к вооруженному восстанию. «Что вы стали? – пишет он. – Что вы оплошали? Или вы хотите, чтобы тот великий столп вам повелел святыми своими устами восстать против врага и пролить кровь? Но этого, – поясняет автор повести, – ему не позволяет его священный сан». Однако же Святейший Ермоген именно это и сделал. Как и все русские люди, он понимал, что этот вопрос разрешить можно только оружием. И он обратился с призывом к народу и в своих посланиях к городам освобождал всех от присяги Владиславу.

Со своей стороны писали и послы изпод Смоленска, объясняя истинное намерение короля Сигизмунда. Тушинский вор был к тому времени в Калуге убит, и народное движение захватило даже его бывшие шайки: они присоединились к ополчению и с ним вместе шли на Москву. Города обменивались посланиями, призывая друг друга к восстанию за веру и родину. «А кто умрет, – писали они, – будет новым мучеником». Тогда поляки и бояреизменники с Салтыковым во главе стали требовать с угрозами, чтобы Патриарх приказал ополчению разойтись, но он им ответил, что все они, поляки и изменники, должны сами оставить Москву.