Однако не буду продолжать ныне слова об умерщвлении плоти по причине краткости времени. Всякий сам может достаточно видеть в житиях святых, как многие истомляли себя различными умерщвлениями, угашая в себе пламя плотского вожделения. Достаточно сказать, что умертвивший свои страсти — это добрый подвижник и мученик без крови. Более же потребно уведать увенчание этого бескровного мученичества.

  Сколь светлый венец ожидает сопротивляющегося страстям, побеждающего плоть и угашающего умерщвлением огонь похоти, то можно уразуметь из кратких слов святого Киприана, который говорит о девстве так: «Девство — сестра Ангелов, одоление страстей, царица добродетелей, наследие всех благ», и в другом месте: «Чистота — это украшение благородных, вознесение смиренных, благородство худородных, утешение печальных, умножение всякой корысти, красота людей убогих, честность благочестия, умаление прегрешений, умножение мзды, подруга Создателя всех Бога».

  О сколь преславный и пресветлый венец похвал ожидает побеждающего плоть и чистоту соблюдающего! Таковой не только прославится в будущем веке, но и в жизни этой почитается людьми и Богом. Ветхозаветный Иосиф, который, будучи склоняем ко греху преступной женой, избежал его, прославлен был царем Египта.   Но так говорится не только о чистоте девствующих, но и о чистоте находящихся в супружестве и вдовствующих.

Именно такую чистоту сохранила святая мученица Наталия, которая и в супружестве своем соблюла целомудрие, и во вдовстве пожила чисто до самой своей кончины. Еще же говорится так и о той чистоте, которая приобретается покаянием, ибо и такую чистоту преподобный Ефрем ублажает высокими похвалами. Святой же Златоуст приписывает этой чистоте, приобретаемой через покаяние, честь девства, когда говорит о грешной жене, у ног Христовых плакавшей: «Сначала она была женой блудницей, ныне же она дева, сестра Христова, невеста Слову».

Угашающего огонь похоти и побеждающего свою плоть ожидает такая же почесть и венец, как и мученика, угли огненные поправшего.   Но пора нам уже обратиться к другой борьбе во втором подвиге духовного бескровного мученичества, к борьбе, говорю, укрощения зверя гнева и ярости, страстей душевных.   Человек не возбуждается гневом и яростью сам собой, если кто-нибудь не прогневляет его, а побуждается к этому или лицемерными друзьями, или явными своими недругами, оскорбляющими и преследующими его, которые или обижают его словом, осуждают и опорочивают, или же делом его оскорбляют.

Из-за этого в человеке естественно вызываются гнев и ярость, и он в свою очередь платит жестокими словами и мстительными делами. Они становятся зверями по отношению друг к другу: и обижающий терзает, как бы зубами, злыми словами и делами, и мстящий терзает, воздавая злом за зло и обидой за обиду. И тот, кто может с Божией помощью укротить этого зверя, гневную, говорю, ярость, как в себе, так и в ближнем своем, тот добрый подвижник и храбрый борец.

  Но для укрощения этого лютого зверя, природной, говорю, ярости и гнева, необходима великая сила, великая крепость, которая содержится не в волосах Сампсоновых и не в бронях и оружии, а в самом кротком и незлобивом терпении: терпя победишь, не злобствуя укротишь.   Спросим премудрого Соломона, кого он назовет самым крепким и сильным?

Он же отвечает нам, что нет никого крепче и сильнее, чем кроткий и терпеливый человек: «Долготерпеливый муж лучше», — говорит, — «храброго и сдерживающий гнев лучше завоевателя городов» (Притч. 16, 32), то есть терпение и укрощение гнева сильнее, чем храбрость витязей.   Почему же долготерпеливый лучше и сильнее, чем крепкий, и укрощающий гнев лучше овладевающего городами?

Потому, что терпеливый укрощает в себе и в ближнем своем зверя, сугубую, говорю, ярость. Сначала в себе, а потом в ближнем, ибо никто не может укротить ярящегося противника своего, прежде чем не укротит самого себя, никто не может уничтожить чужую гневную страсть, прежде чем сам не искоренит ее в своем сердце, и не одолеет ничьей злобы, если прежде всего сам не сделается незлобивым.

  Но гораздо труднее борьба и подвиг — усмирить своего зверя, свою ярость, чем чужую. Укрощение чужой ярости есть дело искусства, а укрощение своей — дело крепкой и сильной души. Чужая ярость возбуждается случайно, своя же — природна, естественна, а для того, чтобы преодолеть что-либо естественное, необходима несравненно большая сила, чем для того, чтобы победить какого-либо врага.

Многие победили целые царства, а себя одолеть не могли. Достоин всякого посмеяния Александр Великий, который, завоевав столько царств, покорил Азию и Африку, не только не мог укротить во гневе ближайших и расположенных к нему друзей: Филота, Клита и Калисфена. Потому «муж долготерпеливый лучше храброго и сдерживающий гнев лучше завоевателя городов», что он прежде всего побеждает в себе страсть гневную, а затем и укрощает ярость ближнего своего кротостью.

  Как он делает это, объясняет святой Златоуст, который говорит: «Нет ничего сильнее кротости, ибо как возожженный огонь угашает вода, так и душу, яростнее огненной печи горящую гневом, угашает слово, с кротостью изреченное». И в другом месте: «В брани показанием храбрости бывает то, что воин убивает супостата, но еще яснее победа, когда побеждаешь обидчика терпением, ибо Бог дает тебе силы побеждать не сплетением рук, а терпением». Так говорит Златоуст.

  Итак, ясно, что терпеливый и кроткий человек гораздо сильнее, чем сильный борец и храбрый воин, ибо он побеждает без оружия, одолевает без брани, что в Апокалипсисе очень хорошо объясняется в рассказе о видении Богословом Агнца.   Восхищенный в духе на небо, святой Иоанн Богослов видел Престол Божий и сидящего на нем Бога в славе неизреченной, держащего в деснице Своей книгу неведомых Божественных тайн, запечатанную семью печатями.

И «Ангел сильный провозгласил громким голосом: «Кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?» И никто не мог, ни на небе, ни на земле». И начал плакать святой Иоанн: Я, — говорит он, — «много плакал». Почему? Потому что «никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее». Тогда один из старцев, сидящих окрест Престола Божия, утешает плачущего Иоанна, говоря: «Не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее» (Откр. 5, 1—5).