И будут в этом плоском и счастливом мире ходить бесчувственные роботы, и даже, пожалуй, не узнают, не способны будут узнать, что счастье их — кошмарнее, бесчеловечнее самого страшного, самого неизбывного страдания и несчастья. Ибо на деле, конечно, не в этом псевдосчастье сила человека, а именно в его способности нуждаться в утешении и утешать.

Ибо утешение — это и есть настоящая сила. Вот — спуститься в самую тьму, вот — оказаться в самой сердцевине страдания, начать «скорбеть и тосковать», — и не рухнуть, и не извериться в свете, любви и радости. Это и есть утешение. И поэтому имя Бога, имя Духа Святого — Утешитель. «Царю небесный, Утешителю, прииди и вселися в ны...» — не об иллюзии просим мы, произнося слова этой молитвы, не об обмане и не о бегстве, а о том, чтобы не сдаться тьме, не отождествить эту тьму с самой реальностью, не потерять того света, которого, как сказано в Евангелии, тьме не объять (Ин. 1:5).

И это так потому, что утешение — всегда от веры, всегда от надежды и — главное, самое главное — всегда от любви. Нелюбящий не может утешить, ведь утешают всегда и в горе, и в страдании не слова и не доводы, не разум и не философия, утешают всегда и только участие, любовь и сочувствие. В эти пасхальные дни начинает жить Церковь ожиданием Утешителя.

Ожиданием того, чтобы исполнилось обещание Христа о том, что придет Утешитель, что за всем горем и страданием, за всей бессмыслицей и скукой жизни наступит тот таинственный «третий час» и над миром, пускай и невидимо, воцарится утешение и будет сильнее той тьмы, что царствует вокруг нас. В этом смысл тех пятидесяти дней, что начинаются в Церкви сразу после Пасхи и приводят нас к Пятидесятнице, к последнему и великому дню, в который вспоминаем мы «Духа пришествие, и ожидания исполнение, и утешения полноту».

Так молится Церковь и знает, и проповедует всем отчаивающимся возможность этого утешения, потому что сила этого Божественного утешения не иссякнет в мире, как ни торжествовали бы в нем страдание, боль и злоба. Поэтому эти пятьдесят дней — не отдых, не передышка в религиозной жизни, а, может быть, самые глубокие из всех периодов церковной жизни — время, когда мы начинаем понимать, что в мире, в котором умер и воскрес Христос, можно, нужно ждать великого и радостного Утешения Святого Духа.   8.

День Всех святых, в земле Российской просиявших В самый разгар революции, в эпоху междоусобиц и кровопролитий, Русская Церковь установила праздник Всех святых, в земле Российской просиявших. Празднуется он во второе воскресение после Троицы, через неделю после праздника Всех святых, и о нем уместно вспомнить в наши дни, когда перед сознанием не только русских, но и всех людей остро стоит вопрос об отношении к своей стране и родному народу — извечный вопрос о правильном или ложном патриотизме.

Человеку свойственно любить Родину. Еще древние римляне говорили: «Сладко и прекрасно умирать за Родину». А наш российский поэт сказал: «И дым Отечества нам сладок и приятен»[6]. Но гораздо реже задумывался человек и задумывается над смыслом подлинной любви к Родине. И еще реже — над просветлением и очищением этого природного и естественного чувства.

И вот именно тут, возможно, и поможет нам этот, в грозе и буре родившийся, праздник Всех русских святых. Историки всех народов, в том числе и русского, приучили нас думать о развитии каждой страны как о прогрессе, то есть, во-первых, как о восхождении от худшего к лучшему и, во-вторых, как о прогрессе силы, завоевания и объединения земли, роста государственных учреждений, победоносной славы и так далее.

И как о росте и развитии культурных ценностей, литературы, искусства, всевозможных памятников — это в-третьих. В эту обычную для всех схему представители той или иной идеологии вносят свои поправки. Так, например, коммунисты говорят об освобождении от эксплуатации и деспотизма, историки - антиколониалисты — об освобождении от империалистов. Но схема, в основном, остается той же — мой народ, моя страна, слава родины, смерть врагам.

И поколение за поколениями людей упиваются этими чувствами национальной гордости и славы. Но мы, верующие, должны, обязаны посмотреть на патриотизм, на эту стихийную и повсеместную «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»[7] с духовной, религиозной, христианской точки зрения. Не только про человека, но и про каждый народ можно и нужно сказать словами Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26).

Слишком часто кажется, что даже если к себе человек готов применить эти слова, то по отношению к народу, стране, государству он считает их ненужными, к делу не относящимися. Есть даже старая английская пословица, которой очень гордятся англичане: «Я за мою страну — права она или не права». Словно чувство морали, нравственная ответственность, критерии добра и зла исчезают, когда дело доходит до родины и патриотизма.

Так вот, если взглянуть глазами веры и духа на историю России, то находим мы в этой истории, а может и в истории каждого народа, не только рост территории, усиление государства, не только славу и победу, не только великие завоевания культуры или политики, но находим мы в ней и некую изначальную и постоянную поляризацию. Словно всегда на нашей земле противостояли два замысла, два устремления, две основные установки: одна как бы говорит — слава и сила, а другая отвечает — правда и дух.

Одна говорит — все подчинено национальным интересам, другая отвечает — национальный интерес подчинен духу и правде. Одна говорит — живи для Родины, другая говорит — пусть Родина живет для вечного, высшего, духовного и истинного. На самом деле, история — это не столько прогресс, сколько извечная борьба двух основоположных начал, высшего и низшего.

В применении к России и к родному народу я назвал бы их — «Россией тяжелой» и «Россией легкой». Да, была, есть и, возможно, всегда будет «Россия тяжелая» — это Россия силы и славы, это упоение собственным могуществом, это гимны шестой части суши, стране, в которой никогда не заходит солнце. Это Россия постоянного подчинения всех сил, всех людей вот этим земным интересам могущества, грозности, внешнего благополучия.