И раз человек был уподоблен животным, то почему он не должен был делать то же, что и они, и в нравственной жизни? Посмотрим на современное право, и мы увидим, что оно не запрещает грех, не запре­щает преступление, считая это естественной необходимостью и предпосылкой свободы лич­ности; поэтому жизнь общества регулируется ныне критериями, основанными на порывах страстей и похоти.

Гуманистическая культура провозгласила ветхаго человека с деянъми его (Кол. 3, 9) неизбежной необходимостью. «Закон джунглей» стал необходимым следствием гуманистических идеалов. Относительность, которая возобладала в философии и этике гу­манистического человека, привела, в конце концов, к нигилизму и анархизму — сначала в качестве идеологии, а затем перейдя от слов к делу.

Взгляните на запутанную историю двух мировых воин, чтобы убедиться в этом. Итак, такая культура, которая ниспровергает все высшее и божественное и ведет к ука­занным результатам, не может исходить из иного источника, кроме того, о котором Господь сказал, что он человекоубийца бе искони и во истине не стоит, яко несть истины в нем, то есть в дьяволе (Ин. 8, 44).

Дьявол, «обольщающий вселенную», имеет своей главной це­лью лишить человека его богоподобных свойств, обесчеловечить его, сделать таким же, ка­ков он сам. Гуманистический человекоцентризм есть в сущности дьяволоцентризм, потому что и тот и другой ищут одного и того же: принадлежать только самим себе. Самолюбие, эгоизм, индивидуализм — это существо всякого греха.

Но именно эти черты характеризуют и дьявола: он желает всегда быть один и принадлежать самому себе, быть без Бога и далеко от Бога. Таков же, в сущности, и человек атеистического гуманизма: он индивидуалист и эгоист, он своекорыстен и самолюбив, он управляет собой сам вдали от Бога, допуская ро­ковой просчет в попытке стать «добрым» через злое, богом через дьявола, оправданным че­рез грех.

Но сколько бы ни помрачался человеческий ум, пребывая в тумане греховности, он все же сохраняет следы своих свойств, которые он имел до падения, и по этой причине не забы­вает Бога, не выдерживает и не может обходиться без Бога, хотя бы и ложного бога. В древ­ние времена он делал идолов и поклонялся им как богам. Теперь он делает то же самое, с той только разницей, что божества, которым он покланяется, поменяли свой внешний вид.

Рань­ше человек обожествлял произведения своего мастерства; теперь же он обожествляет само мастерство[98] . Все технологическое производство, как в теоретическом, так и в практическом смысле, человек наименовал «Наукой». Он облек ее в различные «одежды» и провозгласил, как раньше провозглашали богинь Афину, Афродиту или Деметру, «божественной Наукой».

Таким образом, сегодня в европейском пантеоне уже нет старых идолов, и их место занимает только «ее величество Наука». Однако все продолжается по-старому: составляются новые догматы, пишутся новые «евангелия»! Все, что не прошло исследование при помощи «теле­скопа» науки, объявляется несуществующим. Все то, что не вмещает гуманистический ум, не имеет действительного веса.

Европейский гуманист сузился и уменьшился до таких опас­ных пределов, что не вмещает в себя ничего абсолютного, ничего бессмертного и вечного. Он знает только, как плутать по мрачным и лишенным солнечного света лабиринтам бес­плодного рационализма. Его «метафизика», чрезвычайно ограниченная и материалистиче­ская, не может иметь иного содержания, кроме того, которое ей предоставляет научная куль­тура и цивилизация: это материя, перерабатываемая самыми разнообразными способами в угоду чувствам и временному удобству.

В то время как человек еще хвастается своими по­знаниями и достижениями, он, на самом деле, лишь поклоняется делам рук своих. И это идо­лопоклонство воистину худшее из всех возможных. Этика древнего языческого мира продолжает, к сожалению, управлять всеми отноше­ниями и в современном неоязыческом мире. Взаимоистребление — назовем его лучше «ан­тропофагией» — составляло главную характерную особенность нравственности древне-языческого мира; по существу, та же особенность отличает и современную гуманистическую культуру, с разницей в том, что современная антропофагия прячется под маской культуры.

Это утверждение нельзя назвать несправедливым или преувеличенным, потому что атеисти­чески-гуманистическая культура Европы провозгласила первым принципом жизни борьбу за средства к существованию и самосохранению. Эта борьба не подлежит суду совести: вся­кое препятствие устраняется силой, и слабейший становится добычей более сильного. И по­скольку «процветание» и самосохранение представляют необходимость, ради их достижения позволяется все: грех, преступления, любое дозволенное и недозволенное средство.

Ведь по­нятие о грехе предполагает понятие о Боге, о душе и о бессмертии, а если их нет, то все по­зволено. Однако, если необходимость самосохранения и благополучия является правилом жиз­ни, тогда «справедливым» становится лозунг, ставший «евангелием» современного общест­ва: «твоя смерть — моя жизнь». Разве это не закон океанов и джунглей? Больший поедает меньшего, сильный — слабого.

Живым примером может послужить наша маленькая родина, которая явилась жертвой жестокой расправы из-за экономических интересов более сильного народа[99] . Часто более сильные не колеблясь придают таковым «жертвоприношениям» рели­гиозную окраску, с большим лицемерием используя для достижения своих интересов то Евангелие, то Коран, то Талмуд.

Конечная цель, к которой стремятся творцы европейской гуманистической культу­ры, — это окончательное отдаление Бога от человека. В качестве средств для достижения своей цели они используют все виды человеческой культуры и науки: культуру ренессанса и романтизма, антропологию и позитивизм, агностицизм и рационализм, в политике — уста­навливая парламентаризм и декларируя «свободу», и в то же время прибегая к диктатуре и революциям.