Чтобы склонить его к милосердию, принесли с собою мальчика, сына одного пастуха, который помешался от испуга при одном взгляде на дракона. Зверь точно отравил его своим дыханием, и он замертво, весь опухший был принесен домой. Старец помазал елеем отрока и возвратил ему здоровье. В душе он, конечно, желал гибели зверя, но поселянам не дал никакого обещания – как бы сознаваясь в своем бессилии помочь им.

На другой день, вставши рано, отправился к логовищу зверя и, склонив колена, начал молиться. Зверь стремительно бросился было к нему, уже слышно было его ужасное дыхание, сопровождавшееся резким шипением. Бесстрашно взирал на него старец... Обратившись к дракону, он произнес: – Да поразит тебя Христос, Сын Божий, имеющий некогда поразить еще более страшного зверя!

И лишь только он сказал это, как вдруг ужасный дракон, изрыгнув вместе с дыханием ядовитую пену, с треском лопнул посередине. Сбежались соседи и оцепенели от изумления; поднялось нестерпимое зловоние... Поспешили набросать на него огромные груды песку. Авва Аммон стоял тут же, потому что и к мертвому чудовищу не смели приблизиться одни, без святого старца...

" Здесь уже совсем невозможно назвать чудище крокодилом или каким-то иным известным нам современным животным. Невозможно подразумевать здесь и какое-то бесовское привидение. О явлении бесов в виде всяких страшилищ много рассказывается в отечниках. говорит о них и сам Руфин, именно как о бесовских явлениях, не оставляющих после себя столь грубых и тяжко переносимых материальных последствий.

Нет, очевидно, здесь только две возможности: или полная выдумка от первого слова до последнего, или довольно реальное описание динозавра. Против возможности вымысла говорит многое. Прежде всего – надежность и достоверность самого автора. Другой писатель-патрист, преподобный Палладий, включивший сочинение Руфина полностью в свою книгу "Лавсаик", называет его "благороднейшим и доблестнейшим, ученее которого не было между братиями".

Время написания древней рукописи и ее авторство не подлежат сомнению. Вряд ли такой человек стал бы заниматься сочинительством небылиц. Кроме того, у автора нет никакого резона выдумывать сказки. Он пишет не поэму, не былину, а путевые заметки. Поражать читателя чудесами виденных им пустынников он вполне мог бы без всяких драконов. Чудес в книге описано много, а динозавры встречаются всего лишь в приведенных нами немногих местах.

Наоборот, явный вымысел какого-то мифического чудища, которого никто никогда не видел, только подорвал бы доверие к автору. Цель автора – подвигнуть читателя к добродетельной подвижнической жизни. Призывать к аскезе обманом так же нелепо, как и сказать, например: "Приходите подвизаться в нашу пустыню, здесь живут такие страшные драконы, на которых вы даже посмотреть не сможете!

" Конечно, для неверующего ни в какие чудеса сказанное не аргумент, как, впрочем, и совершенное на его глазах чудо. Но мы рассчитываем, как и пресвитер Руфин, не на такого читателя, а на благосклонного и желающего следовать, если уж не простой прямой вере, то хотя бы принципу Шерлока Холмса: отбросьте все невозможное, и у вас в руках останется истина, какою бы невероятною, даже чудесною, она ни казалась.

Отбрасывая возможность вымысла и возможность спутать дракона с крокодилом или бесом, приходим к прямому пониманию того, что хотел сказать автор о динозавре. Наконец, прекрасное свидетельство мы находим у подвижника нашего столетия – недавно прославленного в лике святых Оптинского скитоначальника схиархимандрита Варсонофия. В "Житии Оптинского старца Варсонофия" (Изд. Введенской Оптиной Пустыни, 1995)

приводится его письмо Оптинскому настоятелю архимандриту Ксенофонту, отправленное из Манчжурии в августе 1904 года, – вскоре после начала русско-японской войны преподобный Варсонофий был направлен в госпиталь на Дальнем Востоке, в городке Муллин, для духовного утешения и напутствования раненых воинов. Вот замечательный абзац из этого письма: "Верую вместе со всеми православными русскими людьми, что непостижимая, Божественная сила Честнаго и Животворящаго Креста победит и раздавит темную силу глубинного змия-дракона, красующегося на японских знаменах.

Замечу, кстати, что мне пришлось тоже лично слышать от солдат, стоявших на постах у станции Хантазы, верстах в 70 от Муллина, что они нередко видели года два назад, как из одной горной пещеры выползал громадный крылатый дракон, наводящий на них ужас, и снова прятался в глубь пещеры. С тех пор его не видят, но это доказывает, что рассказы китайцев и японцев о существовании драконов вовсе не есть вымысел или сказка, хотя ученые естествоиспытатели европейские и наши вкупе с ними отрицают существование сих чудовищ.

Но ведь мало ли что отрицается только потому, что не подходит под мерку наших понятий..." (с. 142). Интересно, что где бы ни появлялось в древней литературе сообщение о драконах, всегда описывается борьба человека с ними. Дракон всегда весьма мерзок людям на вид, всегда страшен и отвратителен. В этом тоже мы видим подтверждение истинности Божия слова о проклятии, изреченном змию при изгнании людей из рая и о законоположенной Богом войне между людьми и семенем змия.

И только наше время всеобщего развращения вкусов и нравов сделало динозавра любимым героем фильмов, книг и картинок. В заключение приведем небольшое читательское наблюдение. Мы видим, как египетские пустынники побеждали чудовищ силою молитвы и упования на Христа. Европейцы, встречаясь с драконами, больше полагались на силу оружия или особые "военные хитрости".

Так об этом повествуется в их летописях, например в знаменитой поэме "Беовульф". Спутники же Руфина, уговорившие его направиться по стопам дракона, уверяли его, что они уже побеждали змиев и драконов исключительно только своим молитвенным дерзновением. В какой-то мере здесь мы можем сравнить – и вполне правильно – христианскую настроенность Востока и Запада.