Скажем сначала о происхождении патриаршеств. Уже в первые три века проявляется в церкви сильное стремление к централизации. Важнейшим актом такой централизации было митрополическое устройство. Дальнейшим актом той же централизации в IV и V веках были патриаршества. В эпоху II и в особенности III века митрополитов было много; вероятно, столько же, сколько и гражданских митрополий или – что то же – главных городов провинций. Но их, митрополитов, конечно, было менее, чем простых епископов. Следовательно, в лице митрополитов церковь начинает централизоваться около известных епископских кафедр высшего ранга, кафедр митрополичьих, но некоторые из этих кафедр митрополичьих выдвигаются из ряда прочих, возвышаются за счет других таких же митрополичьих кафедр, получают преимущественное и начальственное по отношению к ним значение. Эти кафедры и суть кафедры патриаршие, таких кафедр, как известно, насчитывают пять. Таким образом, в появлении патриарших кафедр нужно видеть дальнейший шаг на пути церковной централизации. Ибо патриархов, как заправителей дел церковных, было еще менее, чем митрополитов. Патриархи – это есть проявление роста иерархии в высоту. Указанная централизация условливалась главным образом тем, что хотели сколько возможно установить единство и однообразие в течении церковных дел. Власть патриаршую коротко можно определить так: как митрополит выше епископа, так патриарх выше митрополита. Между патриархами и подчиненными ему митрополитами, принадлежащими к его округу, устанавливались такие же отношения, какие между митрополитами и простыми епископами: патриарх посвящал всех митрополитов своего округа, имел надзор за их деятельностью и в случае отступления их от церковных правил призывал их к суду, принимал апелляции на суд митрополитов, председательствовал на окружном соборе, на котором присутствовали прочие митрополиты его области и т. д. Почти вся церковь с ее областями постепенно разделилась между пятью патриархами, как высшими блюстителями над древнехристианским миром.

Патриаршества возникли очень просто. Между множеством митрополичьих кафедр некоторые, немногие, выделяются течением истории из ряда других, становятся во главе их, в качестве кафедр патриарших. Разъясним историю образования патриаршеств.

Из пяти патриаршеств некоторые – именно: Иерусалимское и Константинопольское – возникают на глазах истории, т. е. историк наблюдает, как камень за камнем кладется в воздвигающееся здание этих двух патриаршеств. Нельзя того же сказать об остальных патриаршествах: Римском, Александрийском и Антиохийском. История почти не видит, как малопомалу сложились эти патриаршества; она застает их уже сложившимися. Церковное законодательство IV и V века не учреждает их, но рассматривает как фактически существовавшие и только подтверждает их права.

На Первом Вселенском соборе 325 г., на котором впервые идет речь о власти патриаршей, упоминается о патриархатах: Римском, Александрийском, Антиохийском, как учреждении, уже сложившемся и не нуждающемся ни в каких новых законодательных определениях. В 6м правиле Никейского собора читаем: «да соблюдаются древние обычаи, принятые в Египте, Ливии и Пентаполе (все это одна патриаршья область), дабы александрийский епископ имел власть над всеми ими; понеже и римскому епископу сие обычно (т. е. иметь власть над многими областями), подобно в Антиохии и в иных областях да сохраняются преимущества (????????) церквей» (т. е. что один из епископов должен иметь смотрение над многими церковными областями). Это правило, как видим, поименовывает епископов александрийского, римского и антиохийского, как иерархов, имевших начальственный надзор за многими митрополическими округами, а это и есть выражение власти патриаршей. Правда, здесь не встречается имен «патриарх» и «патриаршество», но они и вообще не встречаются на Вселенских Соборах до Вселенского Халкидонского собора V века.415 Правило, приведенное выше, гласит: «да соблюдаются древние обычаи», значит, собор смотрит на указанных епископов как на высших иерархов, достигших подобной власти раньше того. Замечательно: дальнейшее законодательство ничего более того, что сказано в этом правиле, не определяет о патриаршей власти епископов римского, александрийского и антиохийского. Все это показывает, что эпоха Никейского собора рассматривала эти патриаршества как вполне организованные еще до этого времени.

И в самом деле, каждый из этих епископов с давних времен пользовался таким высоким авторитетом и такою широкой властью в церкви, что законодательству оставалась только утвердить то, что выработала сама история. Каждое из этих, назовем так, патриаршеств уже создалось ранее IV века, хотя имя «патриарх» и присвоено этим иерархам уже позднее. Посмотрим, какой властью, каким значением пользовался каждый из этих иерархов с более ранних времен, и мы увидим, что они, пожалуй, были патриархами, прежде чем в сознании церковном родилась и созрела идея патриаршества, или лучше сказать: идея патриаршества потому явилась, что уже фактически патриаршества существовали. История на этот раз упредила законодательство, как это и часто бывает.

Повторяем: три перечисленных епископа с давних времен пользовались значительной властью и авторитетом и притом над более или менее обширными областями. И это доказать нетрудно. Начнем с епископа Римского. О римском епископе и римской церкви с глубоким почтением отзываются первейшие церковные писатели древности. Ириней Лионский (II век) называет римскую церковь maxima, gloriosissima.416 Киприан Карфагенский (III век) величает ее высокими именами ecclesia principalis, ecclesiae catholicae radix et matrix.417 Тертуллиан ставит римскую церковь во главе всего западного христианства; он говорит: «Если ты находишься вблизи Италии, то для тебя должен служить авторитетом Рим, который авторитет и для нас» (т. е. североафриканцев).418 Даже в век мужей апостольских авторитет римской церкви стоял очень высоко. Игнатий Антиохийский в послании к римлянам (initium) называет римскую церковь «председательствующую в столице, богодостойною, первенствующею в любви, христоименитою, отцеименитою». Такие эпитеты, как «первенствующая», указывают на особенные отличия этой церкви. Факты исторические подтверждают, что, действительно, влияние римской церкви еще до IV века простиралось очень далеко, заходило даже за пределы Запада. Так, Климент Римский (начало II в.) пишет внушительное послание к коринфянам. Епископ Римский Корнелий, III в., имеет возможность по вопросу о римском расколе того времени – новацианстве – собрать благоприятные ему голоса, как он сам заявляет, ото всех епископов Италии, Африки и окрестных стран (Евсев., VI, 43). Дионисий, епископ Коринфский, свидетельствует, что материальные благодеяния Рима простирались на всех братии (Евсев., VI, 23). Рим, наконец, еще до эпохи Никейской имел зависимых от него митрополитов – признак патриарший. Именно митрополиты Арльский (в Галлии), а также, может быть, и Лионский, и Эльвирский (в Испании) сносились с епископом Римским, как своим главой.419 Определения собора Арльского 314 года отцы этого собора от лица арльского епископа Марина посылают папе Сильвестру в надежде, что папа своей властью сделает так, что на будущее время все станут сохранять постановленное на соборе.420Ко времени Никейского собора округ патриарший, подлежащий ведению римского епископа, еще точно не определился. Но во всяком случае этот епископ простирал уже и в это время свое влияние на всю Италию, а с течением времени влиянию римского епископа, как патриарха, подчиняется более или менее весь Запад.421

Обращаемся к изучению исторического положения епископа Александрийского. Епископу этому издавна, еще до времени Никейского собора, принадлежала верховная власть над всем Египтом с Ливией и Пентаполем – обширная область, где он имел право посвящать епископов для всех этих стран без исключения.422 Значит, он стоял выше всех местных епископов. Какого нравственного значения и авторитета достигли епископы Александрийские в эпоху доникейскую, об этом лучше всего может засвидетельствовать пример Дионисия, епископа Александрийского III века. Дионисий по важным вопросам времени писал самые внушительные письма не только в свой Египет, но и на весь Восток и на отдаленный Запад. Епископы римский, антиохийский и другие выслушивают его авторитетные речи. (Евсевий, VI, 44.46; VII, 2). Еще до Никейского собора ему подчинены были митрополиты, как высшему иерарху, – признак патриаршества. Хотя на это и нет точных указаний, но рассматриваемое явление есть дело естественное. Ибо невероятно, чтобы египетские архиереи, которых было до сотни, не были разделены во взаимных отношениях на ранги, чтобы не было между ними и митрополитов, и простых епископов. Некоторые между египетскими епископами и в самом деле были митрополитами. Так, Мелетий Фиваидский еще до Первого Вселенского собора имел такое иерархическое положение, которое можно сравнивать только с митрополическим. Епифаний Кипрский (IV в.) говорит о нем: «Мелетий казался выше других епископов египетских и занимал в архиепископии (т. е. в египетском округе) второе  место после Петра, епископа Александрийского, будучи как бы его помощником».423 Мелетий даже посвящал самостоятельно епископов, что, однако, возбуждало неудовольствие в иерархе Александрийском.424 Как в Фиваиде, так и в Ливии с Пентаполем, без сомнения, тоже были митрополиты еще до Никейского собора.425 И следовательно, епископ Александрийский еще до Никейской эпохи имел верховенство над митрополитами, был патриархом. Патриархат Александрийский заключал в себе весь Египет с его десятью провинциями, верхнюю и нижнюю Ливию, Пентаполь, верхнюю и нижнюю Фиваиду.426 Говоря о патриархате Александрийском, нужно заметить, что патриарх этого города, можно сказать, ничего не приобрел с появлением системы патриархов, с IV века. Круг его иерархического надзора не расширился. Потому что он и прежде Никейского собора простирал свою власть и на Египет, и на Пентаполь и Ливию – словом, на все те страны, которые стали позднее принадлежать его ведению в качестве патриарха. Можно сказать, что вообще позднейшее возвышение епископа Александрийского после Никейского собора выразилось лишь в почетных титулах, какие стали принадлежать ему наравне с другими патриархами. Все это свидетельствует о том, что александрийский патриархат de facto уже предшествовал по своему бытию разбираемому нами определению Никейскому.

Что касается Антиохии, то и ее авторитет высоко стоял на горизонте церковном еще до Никейского собора. На Востоке весьма рано, если нужно было составить определенное мнение о церковном вопросе, то справлялись, как смотрит на дело церковь Антиохийская. Ее значение усматривается в той торжественности, с какой в III веке судим был за разные поступки епископ Антиохийский Павел, называемый Самосатским. Собран был, можно сказать, целый вселенский собор (Евсевий, VII, 27–30). И это понятно: все хорошо знали, что дело касалось одного из первых иерархов церкви. Антиохия была «одною из глав церкви», как и называлась антиохийская церковь.427 В подчинении антиохийскому иерарху еще до Никейского собора находились митрополиты: опять признак патриарший, именно в зависимости от него находился епископ Кесарии Палестинской, бывший митрополитом всей Палестины.428Относительно Антиохийского патриархата нужно сказать, что разбираемое определение Никейское очень выгодно отозвалось на власти предстоятеля Антиохийского. До этого времени власть этого епископа в качестве высшего иерарха была не очень сильна; но после этого определения область его влияния расширилась, и самое влияние его стало решительнее. Патриархат Антиохийский впоследствии был очень широк, он обнимал Сирию, Финикию, Киликию, Аравию, Месопотамию,429 даже страны вне Римской империи: Персию и Мидию.

Итак, патриархи римский, александрийский и антиохийский глухо и неясно утверждаются в своих правах на Первом Вселенском соборе в шестом правиле потому, что каждый из них de facto уже до сего времени был патриархом или, точнее сказать, обладал патриаршей властью. Собор этот только указывает и перечисляет уже сложившиеся патриаршества. Этим правилом, собственно, и ограничивается все церковное законодательство относительно этих патриаршеств. Но собор Никейский такие высокие права, какие приписывались епископам римскому, александрийскому и антиохийскому, приписывал ни одним этим иерархам. Подобно им, на том же Никейском соборе предназначены к таким же правам и некоторые другие иерархи, которые, однако, не были в своей последующей судьбе так счастливы, как вышеуказанные иерархи. Именно на соборе Никейском в 6м правиле после исчисления влиятельнейших иерархов – римского, александрийского и антиохийского, замечено было: «и в иных областях да сохраняются преимущества церквей». Какие это церкви – собор прямо не упоминает, но нет сомнения, что этим церквам предназначались такие же права, какие принадлежали и епископам Рима, Александрии и Антиохии, т. е. права патриаршие. Какие же это были церкви или кафедры? Разрешить вопрос нам помогают правила II Вселенского собора. Собор этот в правиле 2м приводит то же шестое правило Никейское, но с некоторыми дополнениями и пояснениями.430 Отсюда мы видим, что не упомянутыми прямо в шестом Никейском правиле, но подразумеваемыми здесь кафедрами патриаршими были: Эфесская с Азийским округом, в тогдашнем узком смысле слова (Азия), КесариеКаппадокийская с Понтийским округом и Ираклия во Фракии. Итак, теперь ясно, что кроме Рима, Александрии и Антиохии, на Никейском соборе причислены были, без поименования их, к патриаршим городам и некоторые другие города, т. е. Эфес, Кесария и Ираклия. Но спрашивается: почему эти последние города в правиле Никейском не упомянуты прямо? Конечно, можно, пожалуй сказать, что 6е правило Никейское возникло по случайным обстоятельствам и отцам собора для их целей не было надобности исчислять всех церквей с патриаршим значением. Но такое объяснение недостаточно. Можно с большим правом утверждать, что собор Никейский намеренно умолчал о других высших иерархических кафедрах, поименовав только Рим, Александрию и Антиохию. Не будет особенной смелостью утверждать, что Никейский собор упомянул об одних кафедрах, что их власть – действительный факт, не подлежащий сомнению, а не упомянул он о других кафедрах потому, что высокое значение этих других кафедр еще недостаточно выяснилось. Законодательство церковное, как мы выше замечали, держалось мудрого правила: оно санкционировало то, что вошло в практику церковную, что создалось течением истории и что в то же время приносило несомненную пользу церкви. Смотря на дело с этой точки зрения, можно ли ожидать, чтобы Никейский собор прямо упомянул в качестве патриарших кафедр города Эфес, Кесарию Каппадокийскую и Ираклию? Нет, этого нельзя было ожидать. Потому что ни один из этих городов до времен Никейского собора по своему церковному значению далеко не мог равняться ни с Римом, ни с Александрией, ни с Антиохией. Собор Никейский, выражаясь в 6м своем правиле: «и в иных областях да сохраняются преимущества церквей», – этим сказал только то, что если есть в христианском мире и другие церкви, которые поднялись в своем значении и имеют надзор над многими областями, то и им должны принадлежать высшие права – патриаршие. Собор не хочет стеснять хода развития церковного управления. Под это Никейское определение еще не совсем подходили Эфес, Кесария и Ираклия времен Никейского собора, но они, эти города, несомненно подошли под это определение, как скоро они пережили эпоху Никейскую. Объясним, в чем тут дело. Эфес и Кесария имели не очень много в своем прошедшем, что давало бы им высшие иерархические права, подобные тем, какие отличали Рим, Александрию и Антиохию. Эфес заблистал и покрылся славой лишь на короткое время, да и притом это было уже давно; разумеем деятельность Поликрата, епископа Эфесского в конце II века, когда он решительно и твердо выступил на борьбу с папскими притязаниями по вопросу о точном времени празднования Пасхи: Поликрат собирал многочисленные соборы, показал себя важным иерархом (Евсевий, V, 24) – все это так, но это было давно, а живая история редко ценит прошедшее выше настоящего. Поэтому, хотя Эфес до известной степени ранее и выделялся из ряда прочих городов христианских, но, однако же, Никейское 6е правило не имело оснований прямо поставить Эфес наряду с Римом, Александрией и Антиохией – по церковнообщественной влиятельности. То же самое должно сказать и о Кесарии Каппадокийской. Ее слава до времен Никейского собора была не особенно велика. Ее слава соединялась не с церковнообщественным положением самого города, а с немногими выдающимися личностями, восседавшими на епископской кафедре Кесарийской. Разумеем, главным образом, Фирмилиана (середина III века), который стоял во главе епископов, судивших Павла Самосатского (Евсевий, VII, 28.30), и вместе с Киприаном, епископом Карфагенским был резким противником папских притязаний.431 Но как известно: одна ласточка не делает весны, и один Фирмилиан не мог дать выдающегося положения кафедре Кесарийской. Понятно, что и Никейский собор, постановляя правило о преимуществах тех или других церквей, хотя и разумел, но не поименовал Кесарии. Что касается Ираклии во Фракии, то этот город ничем не был знаменит в церковноисторическом отношении – до времени Никейского собора, и нет ничего удивительного в том, что о нем не говорит прямо 6е правило Никейское. Но спрашивается: почему же Константинопольский II Вселенский собор в своем 2м правиле, где он в существе дела повторяет 6е Никейское правило, наряду с Римом, Александрией и Антиохией, в качестве влиятельнейших церковных центров, в качестве кафедр патриарших, не обинуяся, уже упоминает и Эфес (Азию), и Кесарию Каппадокийскую (Понт), и Ираклию (Фракию)? На это были свои основания. Нет сомнения, что после Никейского собора церковное значение Эфеса, Кесарии и Ираклии в большей или меньшей мере возросло,432 а еще важнее то, что эти города много поднялись в общественном мнении. Этому содействовало новое гражданское деление империи на правительственные округа, происшедшее в последнем десятилетии III века, при императоре Диоклетиане. При этом делении империи на правительственные округа – на долю Эфеса, Кесарии и Ираклии выпал очень счастливый жребий. Они, подобно древнейшим и знаменитейшим городам государства, стали главными городами так называемых диоцезов (понашему, генералгубернаторских округов). Во главе диоцезов, между прочим, стали: Эфес, Кесария и Ираклия,433 а возвышение городов в иерархическом отношении, как мы знаем, много зависело от политического их значения. Вследствие этогото II Вселенский собор, перечисляя во 2м правиле выдающиеся центры церковного управления, счел долгом поименовать и Эфес, и Кесарию, и Ираклию. Конечно, то же самое мог бы сделать и собор Никейский: деление империи на диоцезы уже существовало. Но, вопервых, этот собор не был уверен в том, что политическое деление империи, произведенное гонителем (Диоклетианом), останется в силе при новом христианском правительстве; а вовторых, церковное возвышение указанных городов в это время не выходило из пределов вероятности и предположений. Для Второго же Вселенского собора все эти вопросы разъяснились, будучи решены течением истории в благоприятном смысле для рассматриваемых диоцезальных городов.

Итак, мы теперь видим, что на I Вселенском соборе утверждены и на II Вселенском соборе подтверждены в правах патриарших кафедры: Римская, Александрийская и Антиохийская. Но кроме того, в определениях I и II Вселенских соборов сначала предуказаны, а потом и утверждены в подобных же патриарших правах еще Эфес, Кесария Каппадокийская и Ираклия. Так слагались эти патриаршества. Но возникает вопрос: почему же тогда как первые три кафедры – Римская, Александрийская, Антиохийская – так навсегда и удержались с правами патриаршими, последние три, как известно, лишились своих прав? Отчего это? Это зависело единственно от того, что в близком соседстве с этими городами появился могущественный соперник, который, пользуясь своими могущественными средствами, затмил собой значение Эфеса, Кесарии и Ираклии и, наконец, подчинил их своему влиянию и своей власти. Это былКонстантинополь.  Его патриархат образовался на развалинах соседних патриархатов – Эфесского, КесариеКаппадокийского и Ираклийского.

Итак, в раскрытии истории происхождения патриархатов мы дошли до истории образования патриархата Константинопольского; на этом вопросе и сосредоточим свое внимание.

На Первом Вселенском соборе, на котором утверждены в правах патриарших известные уже нам кафедры, не было ничего определено относительно Византия по той простой причине, что тогда она еще не была столицей империи: такой она сделалась спустя пять лет после собора Никейского. Но и сделавшись столицей империи, Константинополь на первых порах оставался в иерархическом подчинении епископу Ираклийскому (так как Константинополь находился во Фракийском диоцезе). Однако, такое подчиненное иерархическое положение Византия не могло долго оставаться в силе. Политическая власть, сосредоточенная в новой столице Востока, со своей стороны потребовала, чтобы церковная власть Константинополя соответствовала в своем влиянии тому значению, какое имел Константинополь, как столица всемирной империи. Недаром Григорий Богослов называет Константинополь «оком вселенной, городом могущественнейшим на суше и море, узлом, соединяющим Восток с Западом, общенародным форумом, откуда исходит все важнейшее в вере».434 Церковное значение Византии силою исторических обстоятельств должно было подняться до той высоты, на какой находилось политическое полновластие столицы. Поэтому, естественно, что хотя Византии ничем не был известен в христианском мире до времен перенесения в него столицы, тем не менее теперешнее его государственное значение, каковое с первых времен христианства придавало такой вес и авторитет и Риму, и Александрии, и Антиохии, требовало, чтобы иерархические права Константинополя уравнены были с правами других важнейших центров иерархического могущества. Так и было сделано. Первый шаг к такому возвышению сделан в правилах II Вселенского собора. Третьим правилом этого собора константинопольскому епископу предоставлено было право чести сразу после епископа древнего Рима. Правило гласило: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести сразу по римском епископе, потому что Константинополь есть новый Рим».435 Этим давались Константинополю, так сказать, почетные патриаршие права. Потому что юридически он оставался подчиненным ираклийскому иерарху. Но во всяком случае почетные права Константинополя, по смыслу 3го правила, становились уже очень высокими. Так как епископ Константинопольский, по указанному правилу, получает место в ряду первостепенных иерархов – после римского и выше александрийского, – то он тем самым, по идее, возвышался над иерархом ираклийским. Даны ли были при этом какиелибо фактические права константинопольскому епископу – вопрос, на который нужно отвечать отрицательно.436 Его юрисдикции в собственном смысле подлежал лишь Константинополь. И нужно сказать, что если бы на II Вселенском соборе константинопольский епископ получил в свое распоряжение церковный округ, его дальнейшее развитие в качестве патриарха не встретило бы тех коллизий, с какими ему пришлось иметь дело впоследствии.

Почетное преимущество, дарованное константинопольской церкви на II Вселенском соборе, в дальнейшем течении истории, между II и IV Вселенскими соборами, переходит в преимущество фактическое, пока, наконец, Халкидонский IV Вселенский собор путем каноническим ясно и точно не определил патриаршей власти епископа Константинопольского. Последуем за историей возвышения константинопольской кафедры. Уже тотчас после II Вселенского собора права чести константинопольского епископа de facto переходят в права власти, и это делается както само собой. Столица, вследствие своего политического значения, делается и иерархическим центром, куда по преимуществу обращаются взоры не только соседних, но и более отдаленных епископов. Со времен Нектария, избранного в епископы столицы на  II Вселенском соборе, в Константинополе образуется ??????? ?????????, местный (домашний) собор. Возникновение его обусловливалось тем, что многие епископы, частью по нуждам своих епископий, частью по другим причинам, стекались в Константинополь и часто оставались здесь на более или менее продолжительное время. Иногда число таких приезжих епископов простиралось до 60. Некоторые из них обращались с просьбой о рассмотрении своих дел к императору; император иногда решал такие дела сам по совету с епископом Константинопольским, а иногда, что случалась чаще, передавал подобные дела на решение епископу Константинопольскому в совокупности с другими епископами, по какомулибо поводу находившимися в столице. С другой стороны, случалось, что и сам константинопольский епископ собирал находившихся в столице своих собратьев для обсуждения какихлибо церковных дел; такие собрания, что естественно, проходили под его председательством. В Константинополь, ко двору, обращались для рассмотрения своих жалоб в особенности высшие иерархии из окрестных стран; сюда же поступали на апелляцию дела обыкновенных епископов, подчиненных юрисдикции высших иерархов окрестных стран; оттого на долю константинопольского епископа выпадал преимущественно суд над высшими иерархами437 – ас этим он фактически приобретал права патриаршие. Так, самим ходом обстоятельств константинопольская кафедра de facto получила те права, каких ей еще не было предоставлено de jure. И малопомалу ??????? ?????????, под влиянием привычки и церковной потребности, обращается в постоянный и регулярный трибунал для разбирательства дел соседних иерархов, в особенности высшего ранга. А такими иерархами были: эфесский, кесариекаппадокийский и ираклийский. Таким положением дел патриаршим правам указанных иерархов уже наносился сильный удар. Но на этом дело не остановилось. Константинопольские епископы со своею властью начали вторгаться во внутреннее управление трех названных церковных областей: Эфесской, Кесарийской и Ираклийской. И таким образом эти, дотоле независимые иерархи, начинают невольно клонить голову пред их счастливым соперником, епископом Константинопольским. Церковный историк Феодорит о константинопольском епископе Иоанне Златоусте говорит (V, 28), что он властно распоряжался в указанных областях. «Иоанн имел попечение, – слова Феодорита, – не только о своем городе, но и о всей Фракии, даже о целой Азии (Эфесский округ), да и всею Понтийской областью управлял». Значит, уже при епископе Константинопольском Златоусте иерархи Эфесский, Кесарийский и Ираклийский теряют свою независимость.

В частности, каждый из них в рассматриваемое время – между II и IV Вселенскими соборами – становится во всё большую и большую зависимость от константинопольского епископа. Начать с Эфеса. Здесь Иоанн Златоуст распоряжался в качестве верховного судьииерарха. Дело было так: в 400 году некоторые из епископов Азийских подали в ??????? ????????? жалобу на Антонина, епископа Эфесского, и на беспорядки, здесь происшедшие. Для прекращения беспорядков константинопольский синод отправилбыло в Азию трех епископов, но епископы Азийские не удовольствовались этим и просили, чтобы сам Златоуст прибыл для суда над виновными и водворения мира. И вот Златоуст отправляется в Эфесский округ, на поместном соборе разбирает тамошние споры, лишает сана шестерых епископов, виновных в симонии, и назначает в Эфесе на место уже умершего Антонина епископом собственного диакона Ираклида.438 Последующие за Златоустом константинопольские иерархи также удерживают права власти над Эфесской областью и назначают в Эфесе епископов по своему усмотрению. Так поступал, например, константинопольский епископ Прокл.439 Области Понтийская с Кесарией во главе и Фракийская с Ираклией также подчиняются, подпадая в рассматриваемое время под власть епископа Константинопольского. Именно: кесарийцы прямо сами просят у Прокла Константинопольского, чтобы для них назначен был епископ из Константинополя.440 Значит, Кесария стала уже забывать о своей иерархической самостоятельности. А в Ираклию, главный в церковном отношении город во Фракии, по своей воле ставит епископов еще Златоуст.441 Все эти указанные явления442постепенно, положением самих вещей, подготовляли те узаконения, которыми впоследствии канонически определены были патриаршие права константинопольского епископа за счет епископов Ираклийского, Эфесского и Кесарийского.