А.Ф.Лосев

Представление о них дает отрывок из сочинения Эпикура "О цели", приводимый у Диогена Лаэрция (X 6):

"Я не знаю, что я вообще мог бы представить себе в качестве блага, если бы я отбросил удовольствие от еды и питья, если бы я презирал наслаждения любви и если бы я не был вместе с моими друзьями слушателем музыки и зрителем прекрасных произведений искусства?"

Тут, стало быть, выдвигаются три рода удовольствия: 1) от еды и питья, 2) от любви и 3) эстетические в области зрения и слуха. Однако этот текст звучит все-таки довольно отвлеченно. Возникает вопрос: если телесное наслаждение является основным, то нельзя ли дать более содержательную характеристику мысли об основном удовольствии, не ограничиваясь только простым перечислением этих удовольствий? Тут помогает другое сочинение об Эпикуре, идущее совсем с другой стороны: "Начало и корень всякого блага есть удовольствие желудка, так что к этому удовольствию восходит все мудрое и превосходное" (frg. 409 Us.). Это свидетельство гораздо ярче рисует нам картину эпикурейской философии. И хотя не всякое удовольствие тут мыслится как непосредственно удовольствие желудка, но обязательно всякое удовольствие должно быть так или иначе связано с ним, ибо тут пока еще только "корень" всего самого высокого и ценного. Прибавим к этому, что один из учеников Эпикура, Метродор, формулировал эту мысль еще более резко и еще оригинальнее. Он говорит:

"Разум (logos), если он шествует согласованно природе, имеет свой всецелый источник (spoyden) - в желудке" (Athen. VII 280 а Gul.; ср. Cic. De nat. deor. I 40; Plut. Non posse suav. viv. 4, 10; 5, 1; 16, 9).

M.Гюйо{169} правильно говорит, что spoyde отнюдь не значит тут "забота", но имеет гораздо более широкое значение. Только в такой отчетливой формулировке эпикурейское учение получает надлежащую ясность, выпуклость и выразительность.

Тут, несомненно, полная противоположность и стоикам и Сократу с Платоном. Сократ высшим удовольствием считал наиболее общее удовольствие, потому что его принципом был разум, а разум всегда исходит из общего. Эпикур же имеет своим принципом чувственность, то есть частность, расслоение на единичное. Поэтому он понимает свою общность не с точки зрения разума, а с точки зрения чистой чувственной необходимости. Для него наиболее обще то, без чего реально нет живого существа. Ведь можно обойтись без художественного наслаждения, без вкусовых и половых наслаждений, но нельзя обойтись без желудка. Поэтому желудочные ощущения и являются наиболее общими, необходимыми и основными.

в) Но уже в этих чувственных наслаждениях Эпикур дает такие установки, которые, еще до перехода в духовную область, придают им совсем нетелесный характер. Тут Эпикур самым резким образом расходится с Аристиппом. Аристипп, действительно, был проповедником чистого наслаждения. "Только настоящее - наше" (Ael. Var. hist. XIV 6). Его не интересует то, чем может кончиться наслаждение. Его интересует наслаждение как таковое, наслаждение минуты. Аристипп бросается в эту бездну как бы с закрытыми глазами и с полным непротивлением всему, что влечет за собой наслаждение. "Что будет, то будет!" - вот смысл этой философии. Совсем другое у Эпикура. Эпикур хочет постоянного, ровного и незакатного блаженства. Его не интересует минута. Он хочет насадить в душе человека неубывающий покой самонаслаждения. А для этого приходится не просто бросаться очертя голову в пучину страстей, но проводить большую и точную работу по культуре наслаждения. И тут, неожиданно для нас, мы начинаем слышать в эпикурействе общеантичные пластические и отчасти даже платонические мотивы.

Именно - Эпикур учитывает то обстоятельство, что за иным удовольствием следует страдание, как, правда, и то, что за иным страданием следует удовольствие. Хотя и "всякое удовольствие хорошо уже по своей собственной природе" (Diog. L. X 129) и "никакое удовольствие само по себе не плохо" (X 141), но в общей совокупности, если иметь в виду конечную цель внутреннего блаженства, за иным удовольствием может последовать то, что уже противоречит этой общей цели. В результате и о страдании вопрос уже не решается так просто. "Всякое страдание есть зло, но не всякого страдания надо всегда избегать" (X 129). "В иное время мы пользуемся благом как злом и - злом, в свою очередь, как благом" (X 130). Поэтому "совокупное измерение вещей" (symmetresis) и "наблюдение полезного и неполезного" - вот что должно быть нашим руководством в стихии наслаждения (там же). Наслаждающийся - мудр в своем наслаждении. "Мудрость приуготовляет вещи к блаженству целой жизни", так что "ты будешь жить как бог среди людей" (X 135). В нем все размерено и обдумано, все распределено и уравновешено. Наслаждение плещется в его душе как спокойное море в твердых берегах; и мудрец погружен в этот равномерный и прекрасно-однообразный прибой и отбой самонаслаждения его души. Он безмолвен и свободен, и над ним уже не властна судьба.

"Невелика власть судьбы над мудрецом. Его рассуждение привело в порядок [все] самое великое и важное, и по всей непрерывности жизни он приводит и будет приводить [это] в порядок" (X 144).

Наслаждающийся мудрец ставит вечные цели, но они. - легки и определенны.

"Сообразное с природой богатство - ограничено и легко достижимо, но тот, кто устремляется к ничтожным целям, тот уходит в бесконечность" (там же).

Мы бы сказали теперь - тот уходит в дурную бесконечность.

Таким образом, вовсе не голое чувственное ощущение и вовсе не обнаженное наслаждение, взятое во всей своей стихийности, является принципом эпикурейской логики, этики и эстетики. Чувственность и чувственное наслаждение берутся только в своей структурной упорядоченности. Они обязательно "симметризованны", а это и значит "структурно упорядочении". Уже из этого можно видеть, насколько же всегда ошибались те излагатели эпикурейства, которые выдвигали в этом последнем только один голый принцип чувственного ощущения и удовольствия. Как видим, у древних эпикурейцев вовсе не было такого оголтелого сенсуализма.

г) Еще более выявится своеобразие эпикуреизма, если мы обследуем вопрос об общем направлении, о конкретном выполнении этого постоянного внутреннего упорядочивания, которое преследуют эпикурейцы в области наслаждения.