Не требует особого доказательства тот факт, что все подобные тексты обнаруживают вполне назревшую интуитивную потребность синтезировать "ум" и "душу" вещи, через ее "тело", в одном живом и трепетном мифе. Каллистрат - это уже та эстетическая атмосфера, где чувствуется приближение неоплатонической осени античной философии вообще.

3. Христодор

Это довольно плодовитый эпический поэт, интересный для нас тем, что от него дошло описание в 416 стихах восьмидесяти статуй, тоже под названием "Описания". Эта экфрасис-литература вообще была любимым жанром начиная со II в. н.э. Неудобство для нас этого писателя заключается в том, что он хронологически есть не предшествие неоплатонизма, а один из его слабых остатков, так как писатель это очень поздний, уже византийский, живший при императоре Анастасии I (491-518), то есть в самом конце античного неоплатонизма. Тем не менее его "Описания" вполне аналогичны с филостратовскими и каллистратовскими, но с большим приближением к неоплатонизму, чем это мы могли бы найти у Филостратов. "Описания" Христодора даны в стихах, но его художественное ощущение гораздо суше и бледнее, чем у Каллистрата и Филостратов. Ф.Баумгартен вообще ничего не находит у Христодора, кроме тривиальностей и поверхностной передачи старого александрийского материала{514}. Что касается нас, то мы вполне могли бы его не выделять из общей массы эпиграмматистов, вошедших в Палатинскую Антологию (Христодор занимает там 2-ю книгу{515}), и отмеченных у нас выше, если бы не одно обстоятельство. Заключается оно в том, что у Христодора промелькивают аналогии со светом - факт, особенно частый у неоплатоников. В своем месте мы увидим, как у неоплатоников на каждом шагу встречаются эти световые интуиции, разрастающиеся в конце концов в целую мистику света. Некоторые - мелкие, правда, - черты этого мы и находим у Христодора.

О статуе Аполлона читаем: "Это - солнечный повелитель Феб; он несет чистое, издали видное сияние (aigle)" (76-77). "Вблизи сияла Киприда. Она проливала от блистающей меди лучи сияния (aglaies rhatamiggas)" (78-79). "Я изумляюсь Клиниаду, видя, как он сверкает вокруг своим сиянием: в медь он вплел блеск красоты (calleos aygen)" (82-83). "Дальше увидел я Афродиту, благородно-отчую, золотую, нагую, целиком - сияющую (pamphanyosan)" (99-100). Гермафродит, происходя от "прекрасногрудой" Киприды и Гермеса и совмещая в себе оба пола, "являет смешанные знаки общего сияния" (107). "Я удивлялся прелестному образу Елены, так как и этой меди он дал всевожделенное украшение, ибо блеск дышал теплым эросом, хотя и на бездушном искусстве" (168-170).

В этих и подобных выражениях нельзя не чувствовать близости неоплатонизма. Такие "световые" характеристики, конечно, вполне свободно совмещаются и с тем, что можно было бы отдельно назвать натурализмом. Деифоб, например, тут - "могучий герой" (7), Аякс - молодой, обнаженный, являет "могучую фигуру" (213); Кианохет - нагой, "широкогрудый" (65), и т.д. Это, однако, во-первых, не есть натурализм в обычном смысле, так как у Христодора здесь употребляются почти исключительно гомеровские выражения, так что это не натурализм, а просто античность. Во-вторых же, какой бы интенсивный "световой" опыт ни имелся в неоплатонизме, античность навсегда оставалась сама собой, даже в самом густом мистицизме. Нужно только уметь не терять античного стиля в античных идеалистических и мистических учениях и не сбиваться христианскими и западноевропейскими аналогиями.

Теперь наконец мы можем покинуть все эти подготовительные этапы к эстетике неоплатонизма и войти в эту насыщенную и густую атмосферу последнего великого синтеза всей античной философии. Однако сделать это будет удобнее после рассмотрения целого ряда чисто философских направлений и теорий, которые были прямым кануном неоплатонизма уже в самом настоящем философско-эстетическом смысле слова.

§3. Итог эллинистически-римского искусствознания

Могло показаться странным то обстоятельство, что о Филостратах мы заговорили отдельно, а не рассматривали в отделе о поэтах и критиках, где были же, например, такие параграфы, как греческая эпиграмма, - несомненно, родственная по духу с изображением картин у Филостратов. И тем не менее существует достаточное основание для выделения Филостратов в особую рубрику, хотя понять это можно только на фоне общих итогов эллинистически-римского искусствознания.

Мы расположили материал по видам искусства и литературы, к которым принадлежат авторы этих искусствоведческих высказываний. Однако сейчас, в заключение, весьма полезно привести разделение рассмотренного нами материала по внутренним точкам зрения на искусство. Это и будет значить подвести итоги всему этому большому периоду.

1. Общее разделение эллинистически-римского искусствознания