Прежде всего, важно отграничить лектон от всего смежного с ним. Лектон, или словесная предметность физического тела, не есть ни что-нибудь физическое, ни что-нибудь телесное. Далее, лектон не есть и какой-нибудь психический акт, поскольку всякий психический акт предполагает те или другие субъективные процессы и, в частности, те или иные человеческие усилия, в то время как лектон, хотя оно и появляется в результате психических усилий человека, само по себе не имеет к ним никакого отношения. Даже и психический акт обозначения тоже не имеет никакого отношения к обозначаемой словесной предметности, поскольку эта последняя, как мы сказали, вовсе не есть что-нибудь психическое. Так же и все психологические предметы, вроде мыслимых образов, более или менее точных представлений, ассоциаций, продуктов фантазии, тоже не имеют никакого отношения к мыслимым лектон. Логические и вообще мыслительные процессы, создающие это лектон, хотя они и вполне необходимы в плане естественного функционирования психики, тоже не есть лектон. В конце концов, в стоическом лектон даже нет ничего чисто логического. Ведь все логическое представляет собою нечто основанное на понятиях, суждении, умозаключении, доказательстве теории и науке, то есть нечто, во всяком случае, так или иначе сконструированное. И все такие подходы в отношении лектон возможны, но принципиально в них нет совершенно никакой необходимости. Лектон дано настолько прямо и непосредственно, настолько интуитивно и нераздельно, единично, что его понимает всякий человек, который никакой логике не обучался. Когда я говорю, что этот предмет есть дерево, и вы меня понимаете, то ни в моем назывании дерева, ни в вашем понимании того, что я имею в виду, употребляя слово "дерево", ровно нет никакой логической конструкции, ровно нет никакого громоздкого аппарата логики как науки, а есть только то одно, о чем можно говорить без всяких специально логических усилий и что можно понимать тоже без всяких специально логических конструкций. Итак, не будучи ни физическим, ни психическим явлением, лектон не есть также и какая-нибудь логическая конструкция.

Далее, когда я говорю "сейчас день", и это соответствует действительности, то мое суждение "сейчас день" - истинное. А если фактически сейчас ночь, то мое суждение "сейчас день" - неистинное, ложное. Значит, само-то это суждение "сейчас день", взятое само по себе, и не истинно, и не ложно, хотя и может быть и тем и другим. Следовательно, о суждении можно говорить без всякого соотнесения его с действительностью. И об его истинности и ложности можно или совсем никак не судить, или можно судить имманентно самим же суждениям, то есть вне их соотнесенности с действительностью. Но и суждение "сейчас день", когда оно соответствует действительности, и суждение "сейчас день", когда оно не соответствует действительности, имеет свой определенный смысл, оно нечто значит. Следовательно, по мысли стоиков, и о смысле действительности можно говорить независимо от его истинности или ложности. А это значит, что и лектон, взятое само по себе, вовсе не есть ни что-нибудь истинное, ни что-нибудь ложное. Я могу говорить о любой нелепости. Но если вы скажете, что это нелепость, значит, вы поняли смысл моего высказывания и только утверждаете, что он не соответствует действительности. Я могу сказать, что "все быки летают", и это будет ложным суждением. И вы поняли смысл этого суждения, раз говорите, что оно ложное. Итак, лектон, по мысли стоиков, есть такой смысл предмета, который фиксируется вне всякой его истинности или ложности.

Наконец, всякое лектон, будучи смыслом высказываемой предметности, находится также и за пределами утверждения о бытии или небытии. Ведь под бытием если не вы, то, уж во всяком случае, стоики понимают только то, что реально действует и способно принимать воздействие извне. Но как же мы скажем, что таблица умножения действует на предметы или принимает от них воздействие? Это было бы явной нелепостью. С другой стороны, однако, сказать, что таблица умножения вовсе не существует, вовсе вне всякого бытия, тоже было бы нелепостью. Следовательно, о лектон также нельзя сказать ни того, что оно просто и целиком существует, ни того, что оно просто и целиком не существует. Так что же такое, в конце концов, стоическое лектон, спросите вы, если оно и не физика, и не физиология (имея в виду обозначающие звуки), не логика, не истина, не ложь, не бытие, не небытие? А мы уже давно сказали, что такое это стоическое лектон. Это есть смысл обозначаемой предметности в слове; а ему как раз, по мысли стоиков, и нелепо приписывать все перечисленные у нас сейчас свойства и предикаты. В этом пункте нам нужно договориться раз навсегда. Или мы понимаем, что такое стоическое лектон вне указанных у нас предикаций. Если мы понимаем, что такое смысл словесно выражаемой предметности, тогда можно пойти дальше в анализе стоицизма, и тогда для нас будет обеспечено понимание и специфически стоической эстетики. Или мы этого не понимаем, но тогда читателю придется на этой странице прекратить чтение нашей книги и изучать стоическую эстетику уже на иных путях.

Но будем оптимистами и постараемся понять, что можно все понимать без всякой логики, без всякой эстетики и даже вообще без всякой науки, а именно понимать то, что такое словесно обозначаемая предметность и в чем заключается ее смысл. Но тогда придется поработать над усвоением еще целого ряда стоических проблем, чтобы новизна стоической эстетики стала нам ясной. Первой такой проблемой является связь лектон со сферой отношений. Лектон есть система отношений и, конечно, система смысловых отношений. Остановимся на этом пункте.

4. Лектон и система смысловых отношений

а) Сейчас мы должны перейти еще к одной и тоже очень важной плоскости понимания стоического лектон. До сих пор мы говорили, что это лектон ровно ни с чем не связано, ровно ни от чего не зависит, ровно ничего не порождает и является просто смыслом словесно обозначенного предмета, и больше ничем другим. Однако всякому должно стать ясным здесь также и то обстоятельство, что доводить это стоическое лектон до полной и абсолютной изоляции - это значило бы трактовать его как кантовскую непознаваемую вещь в себе. Усвоивши самостоятельную смысловую природу стоического лектон, мы тут же должны сказать, что речь идет здесь пока об отсутствии каких-нибудь вещественных или причинных связей с окружением. Другими словами, соотношение со всем прочим не только не запрещается, но, наоборот, безусловно требуется. Уже то одно, что лектон есть словесная предметность, свидетельствует о наличном в нем отношении и к слову, предметом которого оно является, и к физическому предмету, который им обозначается. Другими словами, мы теперь должны сказать, что лектон обязательно есть та или иная система отношений, то есть система смысловых отношений.

Необходимо заметить, что упомянутые выше Нилы здесь до некоторой степени ошибаются, находя у стоиков противоречие, которое как будто бы состоит в том, что отдельные слова не имеют своих лектон и что лектон свойственно только суждению, или предложению (axioma), или отдельным членам предложения, но в их соотнесенности с другими членами предложения. Как нам представляется, у стоиков нет здесь никакого противоречия, поскольку сами они различают полное или совершенное лек-тон и неполное, частичное, несамодовлеющее. Поэтому слово "Сократ" имеет свое собственное лектон, но это лектон пока еще неполное; а предложение "Сократ пишет" имеет свое уже полное лектон. Тут ровно нет никакого противоречия.

Но только здесь существует необходимость уловить очень тонкий оттенок значения стоического лектон. Это у стоиков не просто предмет высказывания, но еще и взятый в своей соотнесенности с другими предметами высказывания. Сама же эта соотнесенность может быть выражена в лектон то более ярко, то менее ярко. Если мы говорим "Сократ", то предмет такого высказывания обязательно есть известного рода система смысловых отношений, но только система эта в данном случае неполная, несовершенная, неокончательная. Когда же мы говорим "Сократ пишет", то в результате этого нашего словесного высказывания мы тоже получаем определенную систему смысловых отношений, но только богатую, и некотором смысле завершенную, причем она является здесь как бы уже цельной единицей возможных лектон. Другими словами, если мы возьмем традиционное определение грамматического предложения, то ясно, что только предложение, взятое в своей смысловой структуре, оказывается тем, что стоики называли термином "лектон". А если это так, то все стоические лектон обязательно являются системой отношений и прежде всего пропозициональной системой отношений, если употребить латинский термин propositio, обозначающий собою именно грамматическое предложение.

Особенно понимание лектон как системы отношений, то есть как чего-то прежде всего пропозиционального, проявилось в стоическом учении об истине и лжи. Мы уже видели выше, что лектон, взятое само по себе, не есть ни истина, ни ложь, но, соотнесенное с тем или другим предметом, может быть и истиной и ложью. Сейчас мы немного остановимся на этом пункте, чтобы усвоить реляционную природу всякого лектон, то есть природу его как системы смысловых отношений, и, следовательно, чтобы усвоить также и его пропозициональную функцию. Стоики и сами прямо связывали свое понятие лектон с проблемой истины и лжи. Однако и здесь необходимо отказаться от представления о стоиках как о людях, занятых только моралью и мало понимающих в логике. Наоборот, здесь перед нами возникает одно из самых тонких логических учений в античности.

б) Прежде всего, истину стоики, как мы говорили выше, отличали от истинного. А этот средний род прилагательного часто употреблялся у древних только ввиду чрезвычайной конкретности их мышления. На самом же деле это есть указание на максимально-абстрактное понятие. Поэтому для современного нам сознания будет понятнее, если мы стоическое "истинное" будем понимать как "истинность".

Секст Эмпирик пишет о стоиках (Pyrrh. II 81 слл.):

"Говорят, что истинное отличается от истины трояко: сущностью (oysiai), составом (systasei) и значением (dynamei). Сущностью - потому, что истинное бестелесно, ибо оно - суждение и выражается словами (axioma cai lecton), истина же тело, ибо она - знание, выясняющее все истинное; знание же - известным образом держащееся руководящее начало точно так же, как известным образом держащаяся рука - кулак; руководящее же начало - тело; ибо, по их мнению, оно дыхание. Составом - потому, что истинное есть нечто простое, как, например, "я разговариваю", истина же состоит из знания многих истинных вещей. Значением же - потому, что истина относится к знанию, истинное же не вполне. Поэтому они говорят, что истина находится у одного только мудреца (spoydaioi), истинное же и у глупца, так как возможно, что и глупец скажет что-нибудь истинное".

Итак, истинность отличается от истины у стоиков прежде всего своим абстрактным характером, а всякую истину они, как материалисты, понимают только физически, или телесно. Во-вторых, истинность чего-нибудь имеет своим предметом тоже такую же абстракцию, выделенную от всего прочего, и потому простую и неделимую. Когда же мы заговариваем об истине, то мы погружаемся в бесчисленное количество разного рода чувственных данных, разного рода психических переживаний и разного рода знаний. Поэтому, чтобы установить истину, нужно затратить множество всяких усилий, и нужно пересмотреть множество разных вещей, внимательно изучая то, что истинно, и то, что неистинно. Таким образом, истина всегда сложна, поскольку она многопредметна. Истинность же всегда проста, поскольку она всегда относится только к какому-нибудь одному предмету. В-третьих, истина, как утверждают стоики, есть то, чем владеет мудрец, а истинность может быть высказана и человеком глупым.