11. Антропоцентрическая последовательность исходного эстетического космологизма

Антропоцентризм, индивидуализм, субъективизм достаточно заметны у стоиков уже в том начальном изображении красоты, которое мы предложили выше. Атараксия есть внутреннее состояние человека; и огненное Слово есть "внутреннее" (endiathetos) Слово, которое проявило себя вовне и стало произнесенным (prophoricos) словом. Однако если брать стоическую эстетику в целом, нужно идти гораздо дальше. Мы недаром говорили все время о субъективизме как об основной позиции стоиков. Дело не только начинается с чисто человеческой логики, этики и эстетики, но дело ими же и кончается.

а) Человек объявлен у стоиков не чем иным, как целью природы, целью мироздания, целью вселенски творящего огненного Слова. В истории эстетики этот антропоцентризм редко достигал такой степени откровенности. Обычно мыслители, которые базировались на субъективных позициях, говорили об этих своих субъективных исходных моментах весьма неохотно, а иной раз даже и вообще об этом не говорили. Но для античных стоиков здесь ровно нет никакого выбора и никакой еще другой возможной альтернативы. Удивительным образом космическое огненное Слово, само по себе ровно ничего не имеющее общего ни с каким монотеизмом и ни с каким антропоморфизмом, ни с каким антропоцентризмом, центрирует все существующее именно вокруг человека, нацеливает всю свою вселенски-творческую деятельность только на человеческий субъект и только в этом последнем находит свое окончательное завершение, свою окончательную мудрость и красоту.

Очевидно, стоическое огненное Слово берется тут уже не в виде какого-то лектон, хотя бы и вселенского. Это миротворящее огненное Слово именно потому, что его концепция как раз и возникла у стоиков в виде объективной проекции субъективного творчества человека, уже и творит все в мире по-человечески, уже и является художественным творчеством. А отсюда и природа тоже должна оказаться и художественной и даже просто художником. Но отсюда и сам человек есть или, по крайней мере, должен быть тоже произвольно мыслящим художником, но художником прежде всего самого же себя, поскольку ведь он же и есть центр мироздания. А это значит, что и сам человек тоже должен быть произведением искусства, в сравнении с чем обычное искусство, творящее из внешних материалов, является уже чем-то второстепенным. Этот небывалый, этот чудовищный художественный антропоцентризм и нужно сейчас изложить нам подробнее ввиду необычайного обилия античных первоисточников, дошедших до нас на эту тему.

Поговорим сначала о стоической телеологии вообще, а потом о человеке как о той конечной цели, которую разрабатывает стоическая телеология.

б) Напряженная телесность, доходящая до симметрии, не есть, как это теперь уже очевидно, последняя характеристика стоической красоты. Мы уже знаем, что у стоиков не субъект образован по типу объекта, как в философии до Аристотеля включительно, но, наоборот, объективная действительность трактуется как предназначенная для субъекта. Тут уже огромное отличие от Гераклита. Огненный Логос Гераклита есть просто закон вечного и бесцельного чередования жизней и смертей в космическом целом. Тут обязательно слышится что-то природно-бесцельное, человечески-безразличное. Логос стоиков - это прежде всего целесообразность, и притом человеческая целесообразность. Именно в человеке достигается наибольшее совершенство этого мирового первоогня. Потому логос стоиков содержит в себе черты разумения, даже промысла, в то время как гераклитовский Логос есть только капризная закономерность самой природы. Легко утерять это различие между стоической и гераклитовской физикой и прямо отождествлять то и другое, как это обычно и делается. Такое отождествление возможно только при полном неучете всего культурного стиля обоих периодов мысли, не говоря уже о невнимании к текстам.

Кто читал вторую книгу "О природе богов" Цицерона, у того создается впечатление об интенсивности этого стоического провиденциализма и телеологии. У Арнима (II 1107-1126) тоже собран выразительный материал на эту тему из Цицерона, Плутарха, Филона, Сенеки и других. Цицерон (De nat. deor. II 78-79) прямо называет мир божиим градом или домом. А далее пишет, что мир создан,

"конечно, для тех живых существ, которые пользуются разумом. А это - боги и люди, прекраснее которых, конечно, ничего не существует, ибо разум - то, что главенствует над всем. Поэтому достойно веры, что мир создан ради богов и людей и все то, что в нем" (135). "Вначале сам мир был создан ради богов и людей; и то, что в нем, приготовлено и найдено для пользования людей. Ибо мир есть как бы общий дом богов и людей или город для тех и других. Действительно, только те, кто пользуется разумом, живут на основании права и закона" (154).

в) Но ведь мы находимся в пределах античности. Не может быть никакой и речи об единобожии и личном промысле. Бытие, первоогонь сам по себе промышляет. Это заставляет стоиков трактовать природу как принципиального художника.

"Они трактуют природу то как обнимающую космос, то как рождающую, что на земле. Природа есть сама из себя движущееся обстояние (hexis) в соответствии с семенными как принципиального художника. "Они трактуют природу то как обнимающая то, что из нее происходит в определенные времена, и создающая это в том виде, от какого произошло отделение. Она метит на полезное и удовольствие, как это ясно из человеческого творчества (demioyrgias)" (Diog. L. VII 148).

Особенно распространяется о художественной (ср. diaplattei, SVF II 1138) деятельности природы Гален (II 1133-1139). Весь мир, таким образом, есть произведение промысла; об этом больше всего говорит, конечно, Филон, как это и следует ожидать от монотеистически настроенного философа (II 1141-1149). Даже учили о том, что животные и растения созданы для человека (II 1152-1167). Цицерон (De nat. deor. II 58) пишет:

"На этом основании вся природа - художественна (artificiosa), потому что она как бы имеет некоторый путь и правило (sectam), которому следует. В отношении же самого мира, заключающего и обнимающего все своим охватом, она получает название у того же Зенона не только художественной, но прямо художницы (artifex), попечительницы и промыслительницы всяких полезных благ. Но подобно тому как прочие природы своими семенами все рождают, выращивают, содержат, так природа мира имеет все произвольные движения, усилия и влечения, которые у греков называются "hormai", причем она в такой же мере создает соответствующие этому действия, в какой и мы сами, которыми двигает душа и чувство. Следовательно, если разум мира таков и потому справедливо может быть назван предвидением или провидением (у греков он называется pronoia), то он больше всего провидит и в том больше всего занят, чтобы прежде всего мир был как можно больше приспособлен к постоянному пребыванию, а затем, чтобы он ни в чем не испытывал нужды, больше же всего чтобы в нем была исключительная красота и всяческое украшение". "Никакое искусство, никакая рука, никакой мастер не может следовать в своем подражании за тонкостями природы" (32).

г) Этот телеологический провиденциализм у стоиков характеризует собою также и внутреннюю жизнь человека. Природа объединяет полезное с прекрасным (Cic. De fin. III 5-6, 18; Plut. De Stoic repugn. 21), самостоятельно вкладывая в человека соответственный инстинкт. Потому основное этическое учение стоиков сводится к заповеди "следовать природе". Нравственно доброе, то есть согласованное с природой в высшем смысле, с "законом", требует нашего разума и разумного выбора (Cic. De fin. III 6, 21; De off. I 4). Тут виден весь имманентизм стоической онтологии, и видно, как в человеке, в "мудреце" наивысше раскрывается объективная сущность природы и огненной первоматерии.