Это делает понятным и то, что у Платона мы вдруг находим роскошное изображение храма Посейдона в Атлантиде с множеством специально разукрашенных статуй (Critias. 116 de):
"Воздвигли также внутри золотые статуи - бога, что, стоя в колеснице, правил шестью крылатыми конями, а сам, по громадности размеров, касался теменем потолка, а вокруг него плывущих на дельфинах сто нереид, - ибо столько именно насчитывали их люди того времени. Было внутри храма и много иных статуй, посвященных богу людьми частными. Около же храма, снаружи, стояли золотые изображения всех вообще лиц".
Значит, как ни мало и как ни редко говорит Платон о скульптуре, но там, где он о ней говорит, она почти всегда имеет для него мифолого-символическое значение.
б) Еще разительнее те места из Платона, где скульптура откровенно признается в качестве модели для всего идеального. Красавец Хармид настолько блистал своей красотой, что за ним шли не только взрослые, но даже и дети: "Все взирали на него как на статую" (Charm. 154 с). Лечить человека можно большим количеством всяких лекарств, но тогда необходимо, чтобы и сам человек был очень большим, вроде "дельфийской статуи" (Euthyd. 299 bc). Построяя государство, необходимо поступать подобно скульпторам, которые разрисовывают свои статуи так, чтобы каждая имела свойственный ей цвет, например глаза черные и пр. (R. Р. IV 420 с). Сократ ваяет идеальное государство как скульптор (VII 540 с). Построить теорию справедливости и несправедливости - это своего рода "отполировать статую" (II 361 d). Настоящий философ, созерцавший вечные идеи, приходя в суд, должен бороться против каких-го теней справедливости, имеющих место на суде, вспоминая виденные им идеальные "статуи справедливости", тенями которых и являются несправедливые дела в судах (VII 517 d).
"Сущность" Платон, очевидно, представляет себе тоже как некое твердое тело, и притом звучащее, так что нужно постучать в него, чтобы узнать, каково оно. "Надобно... исследовать эту движущуюся сущность, - говорится в "Теэтете" (179 d), - постукивая, крепкою ли она отзывается или дребезжащею". Тут, несомненно, представляется образ исследуемой вещи или сосуда. И этот образ не единственный. В "Филебе" также читаем (55 с): "Обстучим же это мужественнее, не дребезжит ли тут что-нибудь, пока не достучимся до чистейшего по природе". Наконец, и возникшая по воле Отца живая вселенная является "статуей вечных богов", которую он ради большего совершенства дополняет "подвижным образом вечности, то есть временем" (Tim. 37 cd).
Таким образом, по типу скульптурного изваяния, или статуи, Платон понимает и прекрасного человека, взятого в отдельности, и все идеальное государство, и отдельные добродетели, и весь космос, то есть прежде всего небо и самих богов, причем скульптурность заложена уже в том самом сверхмировом первообразе, на основании которого демиург творит и богов, и космос, и вообще все существующее.
в) Все такого рода скульптурные интуиции Платона заставляют его весьма пристально всматриваться в каждое отдельное скульптурное произведение и находить в нем точное и логически последовательное строение.
Как и в отношении живописи (выше, стр. 160), Платон также и в отношении скульптуры требует понимания не только какого-нибудь одного скульптора, вроде Дедала, Энея, Феодора Самосского, но понимания и всех вообще скульпторов, - очевидно потому, что Платон признает за всеми скульптурными произведениями одну определенную художественную закономерность (Ion. 533 ab). Такая же художественная закономерность скульптуры, очевидно, руководила Платоном и тогда, когда он утверждал, что непочтение к богам приведет к дальнейшему дроблению нашего существа наподобие надгробных изображений в профиль, когда, например, распиливается нос или другие черты лица (Conv. 193 а). Скульпторы не должны допускать при создании своих статуй ровно ничего лишнего и не должны растрачивать даром время и труд (Politic. 277 ab). Скульптурные произведения при жертвоприношениях должны быть компактными н не слишком сложными, но такими, чтобы мог их изготовить один мастер в один день (Legg. XII 956 b). Это, однако, вовсе не означает того, что такой должна быть и вообще всякая скульптура. Она должна прогрессировать и развиваться - ваятель Дедал, ввиду своей устарелости, показался бы теперь смешным (Hipp. Mai. 292 а).
Кроме того, скульптурные изваяния должны производить впечатление совершенно живых существ. Поэтому если в доме еще остаются престарелые родители, которые являются как бы живыми изваяниями богов, то в таком доме присутствие скульптурных изваяний богов вполне излишне (Legg. XI 931 а - 932 b). Следовательно, четкая структура и полное подобие живых существ являются, по Платону, необходимым условием художественности скульптурных произведений. Везде тут промелькивает тайная убежденность Платона в том, что не столько сама скульптура без искусства является совершенством, сколько таковым скульптурным совершенством является все живое, от земли до небесных глубин.
Черты высокой греческой классики нетрудно рассмотреть в этих рассуждениях Платона о скульптуре.
8. Архитектура
а) Если миновать банальное суждение Платона о том, что в архитектуре, как и в живописи, одно хуже, другое лучше (Crat. 429 а), то строительное искусство, по Платону, относится к искусствам "счисления, измерения, взвешивания" (Phileb. 55 е). Это искусство пользуется точными инструментами и представляет собою прямое применение чистой арифметики. Его инструментами пользуются "в кораблестроении, в постройке жилищ и во многих других отраслях плотничьего искусства". "Ибо оно применяет правило, токарный резец, отвес, правильный шнур и хитро сделанный прибор для измерения толщины колонн" (56 b-с). Следовательно, в архитектуре Платон ценит прежде всего точность измерений.
б) Когда Платон строит свою космологию, он рассматривает материальные стихии вместе с присущим им оформлением как "строевые материалы" для космоса (Tim. 69 а), который, очевидно, мыслится здесь им в виде огромного произведения архитектурного искусства. Свое Благо, среди прочих символических интерпретаций, Платон тоже склонен представлять в виде огромного архитектурного произведения (Phileb. 64 с, в "преддверии обители Блага") перед окончательным выводом об уме и удовольствии. Законодательство тоже сравнивается с зодчеством: "Если же, по небрежности, при этом переступить границы прекрасного, все рушится так же, как если бы зодчие тайно удалили средние основы своего здания; а так как одно поддерживает другое, то, при ниспровержении древних основ, обрушивается и все позднейшее прекрасное сооружение" (Legg. VII 793 с).