Все эти рассуждения Аристотеля необходимо иметь в виду всякому, кто берется за изложение и анализ теории художественного воспитания у Платона. Во всяком случае, теория эта, касающаяся в буквальном смысле только воинов, не может быть безоговорочно переносима и на все идеальное государство. А так как все государство, по Платону, должно быть воплощением идеального мира, то в какой-то мере художественно-воспитательная теория Платона относится и к третьему сословию. Но в какой именно мере, это вопрос весьма сомнительный и требует тщательного исследования. Аристотель только напрасно удивляется, что Платон очень мало говорит о законах и, в частности, о художественном воспитании для третьего сословия. Платон говорит мало об этом потому, что считает третье сословие совершенно свободным и особенно свободным в отношении всяких законов. Оно, по Платону, само устанавливает для себя какие угодно законы. А поэтому, с его точки зрения, является совершенно излишним наперед устанавливать здесь какие-нибудь законы и правила относительно художественного воспитания.

6. Классовая характеристика "Государства" Платона

Наконец, чересчур объективистски действуют те исследователи платоновского "Государства", которые вообще избегают характеризовать это последнее с классовой точки зрения. То, что это не есть рабовладельческая идеология, это мы уже показали выше. Но какая же это идеология, и что такое художественное воспитание в "Государстве" с классовой точки зрения? Мы уже имели случай заметить, что здесь мы находим некоторого рода тоталитарную идеологию с оговоркой относительно огромной экономической свободы третьего сословия. Сейчас, кажется, можно более точно формулировать идеологическое содержание художественно-воспитательной теории "Государства". Нам представляется правильным (или приблизительно правильным) квалификация этой теории Платона как теории реставраторской. В эпоху развала классического полиса, в эпоху непрестанной борьбы отдельных полисов между собою, в эпоху заигрывания с деспотической Персией с ее аморализмом, золотом и мечтой о покорении Греции и, наконец, в эпоху надвигающегося македонского завоевания Платону, Исократу и многим другим подлинным патриотам Греции во что бы то ни стало хотелось сохранить старинную Грецию с ее аристократией во главе, с использованием цивилизаторских достижений демократии и с микроскопическим рабовладением, - словом, возродить юный греческий полис, который на глазах у всех уже судорожно умирал. Естественно, приходилось взывать к каким-то идеальным и вечным нормам, поскольку наличные формы социально-политического строя уже давно себя дискредитировали. Но эти идеальные вечные нормы теперь можно было водворять только полицейскими мерами, так как Греция постепенно становилась уже на новый путь эллинистического развития. Само собой получалось, что при полном сочувствии героической Греции периода Саламина и Марафона приходилось вводить нечто вроде египетского кастового строя с его абсолютизмом, теократией и подавлением каждой отдельной личности в угоду целому. Античная натура Платона, конечно, не могла с этим примириться; и потому Платон все еще взывает к свободе и счастью и отдельного индивидуума и всей государственной жизни в целом и очень заботится о тщательном художественном воспитании молодежи и прочих граждан. Но в период "Государства" Платон все еще доподлинно верит в эту свою реставраторскую систему, хотя она уже и ему самому начинает казаться утопией.

§4. "Законы"

1. Общая характеристика

В последнем своем произведении, а именно в "Законах", Платон уже открыто признает свой социально-политический идеал "Государства" достоянием только "богов и сынов богов" (Legg. V 739 de), открыто считает его самой настоящей утопией. Ему теперь хочется построить второй проект государства, более близкий к реальной жизни людей и более осуществимый. Ему хочется создать даже еще третий проект преобразования государства, еще более доступный людям и еще более легкий (там же). Но до составления третьего проекта Платон не дожил; а второй проект вылился у него в такое огромное произведение, которое в количественном отношении составляет не меньше пятой части всего, что написал Платон и что дошло до нас.

а) В "Законах" имеются чисто платоновские и иной раз прямо захватывающие страницы. Тем не менее произведение это часто создает совершенно неплатоновское впечатление. Ведь вся философия Платона до сих пор строилась на теории вечных идей, в "Законах" же нет даже никакого самого отдаленного воспоминания об этих идеях как об особой области действительности. В "Законах" есть единственное место, где употребляется слово idea - именно в смысле диалектики "Федра" (XII 965 с): говорится, что воины государства должны уметь многое несходное сводить "к одной идее" и что этот метод (слово "диалектика" здесь не названо) является самым точным и ясным. Но, очевидно, здесь только трансцендентальное понимание идеи, а не сверхчувственно-субстанциальное.

Может быть, Филипп Опунтский, который редактировал "Законы" Платона и который, вероятно, и написал то, что мы сейчас называем "Послесловием к "Законам", был несколько смущен отсутствием последовательного объективного идеализма у Платона и в данном своем трактате, может быть, дополнил огромные платоновские "Законы".

Раньше в каждом платоновском диалоге присутствовал и даже играл ведущую роль Сократ, который в течение всей жизни был для Платона олицетворением философии и от имени которого он высказывал свои самые заветные философские мечты. В "Законах" нет Сократа, а выступает какое-то лицо под именем Афинянина, ведущего разговор с представителем Спарты Мегиллом и представителем Крита Клинием. Никакого спора здесь, собственно говоря, не ведется, а эти три старика только поддакивают друг другу. Самое же главное - это новая философская теория.

Правда, о богах говорится здесь на каждом шагу. Но боги эти представлены здесь чрезвычайно односторонне, как это мы уже видели выше (стр. 146) на примере теории трех хороводов.

б) Моралистика продолжает оставаться здесь на первом плане, но гораздо больше говорится о каком-то фантастическом "законодателе", который устанавливает здесь все законы и которому принадлежит вся и законодательная, и исполнительная, и карательная власть. Правда, здесь выдвигается какой-то "царь", который наделен всеми, скорее, мы бы сказали, не человеческими, но божественными добродетелями (текст ниже, стр. 201) и который формально выше законодателя, так что законодатель - это, выражаясь по-европейски, какой-то премьер-министр.