3. Элементы продуманной системы

Все это отнюдь не значит, что платоновские "Законы" не имеют никакого значения в творчестве Платона. Прежде всего здесь находим имеющую прямое отношение к художественному воспитанию теорию трех хороводов (см. выше, стр. 143).

Если бы мы захотели получить систематический очерк теологии позднего Платона, то больше всего для этого пригодилась бы X книга "Законов", а, как мы знаем, Платон вообще не любил никакой систематики и заменял ее часто весьма сумбурными разговорами, мифами или разрозненными, случайными теориями.

Ригоризм позднего Платона, подробная регламентация и особенно учение о наказаниях содержатся в VIII-IX книгах. Как мы тоже хорошо знаем, классика не обладала чувством историзма и заменяла его мифами и случайными рассказами.

Но III книга "Законов" - это первый исторический трактат, где изложение ведется от первобытных времен вплоть до времени самого Платона и где можно найти настоящий образец того подлинного греческого историзма, который процветал только в позднейшие времена эллинизма. Даже неплатоновское понимание сущности исторического процесса как войны всех против всех и каждого с самим собой излагается в "Законах" самым отчетливым образом: войны выдвигаются в качестве главного двигателя истории (I 625 с - 628 е). Между прочим, на эту тему Платон рассуждал раньше (R. Р. II 369 а - 375 е) гораздо мягче, признавал первобытное общество вполне добродетельным и выводил необходимость разных специалистов и в том числе воинов только из нарушения первоначальных благих потребностей и из возникновения в обществе разных излишеств.

Наконец, VII книга "Законов" посвящена систематическому изложению теории воспитания, что тоже является, пожалуй, единственным произведением Платона в этом роде.

Таким образом, отчасти благодаря позднему времени написания "Законов", здесь содержится очень много систематических теорий, которые раньше были чужды Платону, и много выразительных мест, которые раньше были рассыпаны у него как попало, и много додуманных до конца мыслей вместо не приведенных к итогу и часто случайных разговоров.

4. Более важные элементы из старого и нового

а) Очень многое и по своему содержанию уже имеется в предыдущих диалогах Платона, и Платон в "Законах" вовсе не всегда оригинален. Так, теория царя в "Законах" уже предвосхищается рассуждениями в "Политике" (294 а - 297 с). Подробная регламентация всей общественной и государственной жизни "Законов" предвосхищается рассуждениями в "Государстве" (IV 425 а-с). Что подлинные законы государства - божественны, что подлинные законодатели вершат волю богов, будучи олицетворением чистого разума (Legg. I 644 d - 645 b), - это старая платоновская идея, пронизывающая собою все "Государство". В указанном только что тексте, правда, имеется некоторая новость, а именно толкование всех людей как непонятных игрушек в руках богов (ср. также VII 803 с, 804 b). Это, действительно, раньше трудно было найти в произведениях Платона; но в данном месте "Законов" это "игрушечное" представление о человеке, которое само по себе производит впечатление некоторого идеалистического декаданса, продолжает играть огромную религиозную, социальную, моральную и человечески-личную роль и в устах Платона все еще носит суровый и строгий характер (см. выше, стр. 145). Но только законы и государство трактуются в "Законах" еще более возвышенно, еще более сурово и серьезно, еще более ригористично. Законы здесь вообще есть сама красота (VII 823 а).

б) Это учение о законодательстве в "Законах" вообще трактуется Платоном в историческом или, вернее, в историко-утопическом плане весьма интересно. С точки зрения Платона, "никогда никто из людей не дает никаких законов, но все наши за-, коны даются нам случайностями и разными выпавшими несчастьями. Так, или какая-нибудь война насильно перевертывает весь государственный строй и изменяет законы, или же нужда тяжкой бедности. Да и болезни, - если приключатся заразные, - принуждают делать много нововведений" (IV 709 ab).

в) Какими же мерами Платон предполагает ввести подлинное законодательство и настоящего, прекрасного законодателя? Вопреки своему же собственному убеждению, что история есть война всех против всех и что все законы и законодатели являются чистейшей случайностью, он вдруг проповедует ни с того ни с сего идеального царя и идеального законодателя, причем термин "тиран" теперь уже его совсем не коробит, как коробил в "Государстве":

"Дайте мне государство с тираническим строем. Пусть тиран будет молод, памятлив, способен к ученью, мужествен и от природы величествен; кроме того, душа этого тирана должна обладать теми свойствами, которые, как мы сказали раньше, являются следствием каждой из частей добродетели. Только при этом условии полезна наличность остальных его качеств" (IV 709 е - 710 а; ср. 710 с). "Прибавь: [тиран] счастливый, но ни в чем другом счастливый, как в том, что во время его владычества появится законодатель, достойный хвалы и какая-то случайность сведет их воедино. Если это произойдет, то совершенно почти все, что делает он, когда хочет, чтобы какое-либо государство особенно преуспевало" (710 с). "Наилучшее государство может возникнуть из тирании благодаря выдающемуся законодателю и благопристойному тирану" (710 d).

Спрашивается: откуда Платон вдруг сразу заполучил идеального тирана и идеального законодателя? Его собственный пессимистический историзм отнюдь не давал ему никакого права на теорию подобного рода идеальных правителей. Тем не менее у Платона это есть. В "Государстве" тоже производила довольно странное впечатление его теория о том, что все правители должны быть философами, а все философы - правителями (R. Р. V 473 d). Но то, что мы находим в "Законах", превосходит всякие ожидания и является полнейшей фантастикой. Тут проповедуется не только правление идеального царя и идеального законодателя, но и вообще власть принадлежит только мудрым, только насадителям чистого разума (III 689 cd).