Разве можно себе представить постижение общей идеи у Платона вне бесконечных споров, вне зажигательных речей, вне столкновения ищущих истину людей, то враждебного и ожесточенного, то дружелюбного и благожелательного? В этом смысле уже первые диалоги Платона дают огромный материал, правда, в отношении стиля все еще недостаточно изученный. Дойти до какой-нибудь идеи, и в том числе до идей красоты, - это значит, по Платону, чрезвычайно много преодолевать всяких препятствий, быть все время в напряжении, - так что общая идея, осмысливающая собою все ее частности, для которых она является порождающей моделью, есть результат длиннейших драматических предприятий человеческого ума и сердца и вообще немыслима без этого драматизма. И тут - не только умственное напряжение, не только рассуждения и бесконечные споры, не только кропотливое разыскивание бесконечных мелочей, но и самые настоящие страсти и даже страсти любви, эротическая мания, неистовство и энтузиазм.

Сама диалектика, признаваемая Платоном как единственный совершенный метод эстетики и всей философии, есть сплошная драма. В ней всегда кто-то с кем-то борется, кто-то на кого-то нападает, что-то чему-то до боли резко противоречит; и этой борьбе нигде не предвидится никакого конца. А если где-нибудь и достигается что-нибудь устойчивое, то это последнее в свою очередь оказывается необходимостью и принципом еще новых и новых противоречий. Красота в эстетике Платона обладает именно этим вечно играющим драматическим характером.

Однако не только общий метод эстетики Платона обладает этим драматическим характером, но даже и ее отдельные конкретные образы.

Учение Платона о душе излагают обычно скучно и мертвенно. Забывают, что души людей и богов - это крылатые колесницы в их вечном движении по небу. Колесница человеческой души управляется возничим, или разумом, и приводится в движение двумя конями, одним спокойным и разумным, другой же здесь - безумен, увлекается чувственными наслаждениями и каждую минуту готов перевернуть всю колесницу души вверх дном. Возничий даже и не знает, что делать с этими двумя конями. Это, несомненно, является драматическим образом души, а вовсе уж не только эпическим. Движение людских душ-колесниц по небу изображается в "Федре" также вполне драматично. Стройное движение сменяется полным расстройством этого движения, когда ломаются перья души. Души начинают сваливаться с неба на землю, обретать для себя другие тела, страдать и мучиться между землей и небом, с большим трудом восходить опять на небо и опять сваливаться оттуда, ввиду своей слабости и неразумия. Этот образ, один из самых основных эстетических образов Платона, полон драмы и даже трагедии.

Платоновский эрос в своем философско-стилистическом отношении обычно тоже изображается со всеми теми драматическими элементами, которые ему свойственны и которые тоже рисуют эстетику Платона в наиболее специфическом виде. Эрос вечно скитается, вечно голоден, вечно стремится и нигде не имеет пристанища. Он зовет к исканиям, к борьбе, к противоречиям, к неустанным подъемам и падениям.

Учение о знании как припоминании потустороннего мира в "Меноне" (181 b - 186 b) или о загробных наградах и наказаниях в "Федоне" (107 а - 115 а) или в X книге "Государства" (614 b - 621 b) поражает своим суровым драматизмом и своими грозными потусторонними перспективами. А ведь это все тоже относится к области самых основных символов эстетики Платона. Невозможно не понимать драматически ту смену государственных форм, которая рисуется в VIII книге "Государства". Это жесточайшая, неумолимая историческая драма, которая у Платона тоже подается как эстетическое построение.

Смена мировых эпох в "Политике" (268 е - 274 е) тоже полна самого невероятного драматизма.

Свое идеальное государство сам Платон называет в "Законах" (выше, стр. 73) "трагедией".

Драматический стиль часто проглядывает в учении Платона об искусстве. Античный мимезис (см. стр. 55) имеет танцевальное происхождение, так что "подражать" значит по-гречески "подражать при помощи танца". Этот танцевальный мимезис дошел и до Платона, несмотря на все оговорки, имеющиеся у него, Платон буквально пишет о том, что все идеальное государство сверху донизу только и должно заниматься пляской и пением, "подражая" этим картине вечного неба и вечного государственного закона, составленного тоже ради подражания движениям небесных светил (выше, стр. 214).

3. Опора платоновской эстетики на метод игры

Кроме чисто драматических черт, в эстетике Платона содержится масса таких мест, которые свидетельствуют об огромном значении для Платона принципа игры. Эта игра иной раз достигает у Платона степени драматизма и даже трагизма, а иной раз носит характер какой-то шутки, забавы и несерьезного отношения к делу. Это никак нельзя считать случайностью.

Мы уже говорили (выше, стр. 185) о том, что, по Платону, хорошая игра и музыка у детей способствуют развитию уважения у этих последних к законам (R. Р. IV 424 е - 425 а). Детей, по Платону, нужно воспитывать не путем насилия, рабски, но - свободно, путем игры (VII 536 d - 537 а). Прочные и постоянные игры молодежи и вообще граждан способствуют укреплению чувства законности (Legg. VII 797 а-с). Мы также говорили выше (стр. 201), что люди являются куклами и игрушками в руках богов (I 644 d - 645 b). A если человек есть игрушка богов, то "всякий мужчина и женщина пусть проводит свою жизнь, играя наипрекраснейшие игры" (VII 803 с). И вообще "надо жить, играя" (803 de). "Люди в большей части своей куклы и лишь чуть-чуть причастны истине" (804 b).

Понимание философских рассуждений как плавания по морю, может быть, и нельзя относить прямо к области игры или мировой кукольной трагедии. Философское рассуждение прямо трактуется у Платона как плавание по морю (R. Р. IV 441 с). В этом смысле мы вполне можем захлебнуться в море, если потерпим крах в своих рассуждениях (V 457 bс). И вообще это философское плавание по морю - весьма опасно; спасет нас, может быть, только какой-нибудь дельфин (453 d).