в) Во-вторых, указанная нами нейтрально-документальная точка зрения на Гомера часто перестает быть иллюстрацией и пояснением, а переходит в то, что мы могли бы назвать фактологической точкой зрения. Здесь Гомер является для Платона энциклопедией разных интересных фактов без всякого отношения к теориям самого Платона.
При обосновании своего учения о хороших и дурных рабах Платон (Legg. VI 776 d - 777 а) ссылается на то место из Гомера (Od. XVII 322-323), где рабский труд самим Зевсом определен как неполноценный, хотя, впрочем, Гомер назван здесь "мудрым" (поскольку здесь у Платона не просто фактология, но уже и оценка).
Платон (Grat. 391 b) различает имена, даваемые вещам богами, и потому правильные, и имена, которые даются им человеком, - условные и даже ложные. Этот факт различения божественных и человеческих имен вполне известен Гомеру, и Платон на это ссылается: имя сторукого - Бриарей - дано ему богами, а люди называют его Эгеоном (Il. I 403); река Ксанф - у богов, а у людей она - Скамандр (Il. XX 73-74); когда царевна Ино стала богиней, она получила имя Левкофеи (Od. V 333-335); птица Халкида - у богов, а у людей она Киминда (Il. XIV 290-291). Могила Мирины - у богов, а у людей она - Батиеи (И. II 813-814). Волшебные скалы Планкты (Od. XII 61) и волшебная трава "моли" (Od. X 305) получили свое название от богов; но неизвестно, как они называются у людей. И хотя Платон специально не упоминает об этих волшебных предметах, но в своей теории двойных имен утверждает, что у Гомера и у других поэтов имеется много подобного. Наименование земли Гайа вместо обычного Ге (Гейа) Платон (Crat. 410 с) тоже подтверждает ссылками на Гомера, для которого оно обычно. Но и без указания на божественное наименование Платон (Crat. 353 а) различает и вообще более правильные и менее правильные наименования. По Платону (Crat. 393 cd), если у Гомера (Il. XXII 506) имя сыну Гектора Астианакс дали троянцы, то Платон отсюда делает вывод, что имя это дано мужчинами и что, следовательно, оно более правильно, чем имя Скамандрий, которое, очевидно, дали менее разумные женщины. Однако в другом месте Гомер (Il. VI 402-403) понимает дело иначе, а именно, что имя Скамандрий дал своему сыну сам Гектор, а все остальные троянцы называли его Астианаксом; следовательно, Платон здесь сам путается в толковании и происхождении имени сына Гектора.
Наконец, без специальной ссылки на Гомера, но с явным подражанием гомеровскому разделению божественных и человеческих имен Платон (Phaedr. 252 b) утверждает, что Эрос - имя, данное людьми, а у богов это не Эрос, но Птерос, то есть "Крылатый".
Далее, свой рассказ об истории Дардании, а также о дальнейшем основании Илиона Платон (Legg. III 681 d - 682 е) прямо заимствует из Гомера (Il. XX 216-218), причем истинность этого предания Платон подтверждает вдохновением Гомера, полученным им от Харит и Муз (Il. II 484-485; ср. о вдохновении от Муз при изображении Фемия в Od. VIII 480-481).
Дикое состояние киклопов, у которых нет никакого государственного и общественного устройства, а каждый живет на свой манер, командуя женой и детьми, Платон (Legg. III 680 b-d) характеризует стихами Гомера на эту тему (Od. IX 112-115). Жертвоприношения и хороводы, которые внушаются людям демоном или богами (Legg. VII 804 а), подтверждаются словами Гомера (Od. III 26-28) о демонских внушениях Телемаху.
Рассуждая о "косматом сердце" (lasion cer) в связи с резкой восприимчивостью человеческой чувственности, Платон (Theaet. 194 с-е) ссылается на такой же термин у Гомера (Il. II 851, XVI 554), свидетельствующий о силе и жестокости души.
В своей теории аффектов, содержащих в себе одновременно и скорбь и удовольствие, Платон (Phileb. 47 е) тоже ссылается на Гомера (Il. XVIII 107-110), у которого гнев Ахилла трактуется одновременно и как страдание и как медовая сладость.
Для обрисовки лечения ран Платон (R. Р. III 405 d - 406 а) вспоминает те места из Гомера (Il. XI 624-638, 830, Od. 235), где говорится о лечении раненых прамнийским вином. О сыновьях врача Асклепия Махаоне и Подалирии Платон (408 а) говорит на основании Гомера (Il. II 729-731, IV 212-219, XI 830-836).
Что касается использования у Платона гомеровских фактологических материалов, имеющих более общее значение, то здесь необходимо указать по крайней мере три таких места.
При обсуждении проблемы подражания (R. Р. III 392 с - 393 с) Платон говорит, что при обрисовке своего Хриса - как тот обращается с мольбами сначала к ахейцам, а потом к Аполлону - Гомер (Il. I 15-21, 34-43) сам как бы превращается в Хриса (393 b-с).
Вторым местом является целый небольшой диалог Платона "Гиппий Меньший", подлинность которого, правда, многими оспаривается (по-нашему, не вполне справедливо) и который весь посвящен анализу "Илиады" и "Одиссеи" с приведением разных конкретных примеров. В этом диалоге Сократ, желая разоблачить невежество софиста Гиппия, исходит из утверждения этого последнего, что "Илиада" лучше "Одиссеи", поскольку первая посвящена простому, правдивому и храброму Ахиллу, a вторая - изворотливому лжецу Одиссею. Ахилл, по Гиппию (Hipp. Min. 365 ab), сам свидетельствует о себе, что прямота его нрава важнее для него даже врат Аида (Il. IX 312-314); Одиссей же характеризуется у Гомера (Od. I 1) как "изворотливый". Платоновский Сократ опровергает это мнение Гиппия тем, что Ахилл объявляет о своем отплытии из-под Трои, но сам вовсе не собирается этого делать и, значит, тоже является лжецом (Hipp. Min. 370 а-с, где приводится текст из Il. IX 357-363, а также I 167-171). Наоборот, Ахилл сам же говорит Аяксу о своем намерении участвовать в боях (Il. IX 650-655). Ответ Гиппия на это рассуждение Сократа - о непредумышленности лжи у Ахилла и полной предумышленности и сознательности лжи у Одиссея (371 de) - тоже не удовлетворяет Сократа, потому что добровольный лжец может и переменить свое намерение и начать говорить истину, а недобровольный и бессознательный лжец так навсегда и остается лжецом, не ведая истины. Этому рассуждению посвящена остальная часть диалога. Ясное дело, что гомеровские материалы используются в этом диалоге просто как таковые без всякой их оценки. Но материалы эти - шире приводившихся выше отдельных фактов из Гомера.
Третьим местом фактологического использования Гомера у Платона является опять же целый диалог - "Ион". На этот раз Гомер уже совсем не является каким-нибудь предметом оценки и иллюстрации, и дело тут даже вообще не в Гомере. Сократ в этом диалоге хочет доказать беспомощность рапсода Иона в понимании Гомера, поскольку Ион действует в результате божественного вдохновения, а не в результате научной или художественной оценки исполняемого им Гомера. Желая доказать непонимание Ионом тех отдельных искусств, которые изображены у Гомера, Сократ ссылается здесь (537 ab) на управление колесницами во время состязания в честь Патрокла (Il. XXIII 335-340) и обнаруживает полное непонимание этого дела у Иона. Лечебная еда, предложенная Гекамедой раненому Махаону (Il. XI 638-640), опять-таки может быть понята и оценена только врачом, но никак не рапсодом (538 с). Рыболовное искусство, о котором говорится у Гомера (Il. XXIV 80-82), тоже подлежит ведению рыболова, но не рапсода (538 d). Искусство прорицания, о котором часто идет речь у Гомера, а особенно прорицание Феоклимена о судьбе женихов Пенелопы (Od. XX 350-357) тоже есть область мантики, но не рапсодического искусства (538 с - 539 а), как и грозное для наступающих троянцев явление орла, бросающего среди них змею (539 b - d с цитатой из Il. XX 200-209).
Совершенно очевидно, все эти гомеровские цитаты у Платона вовсе не имеют в виду рассматривать искусство самого Гомера, а имеют в виду разоблачить невежество рапсода в исполняемом им Гомере. Здесь мы имеем наиболее ясный и безупречный образец нейтрально-документального использования Гомера у Платона.