2. Общая характеристика
а) Для общего понимания термина "музыка" необходимо прежде всего вспомнить то, что выше говорилось у нас о термине moysicos (стр. 59). Сейчас нам предстоит говорить о музыке в узком смысле слова, для чего у Платона тоже имеется достаточно выразительных текстов. Хотя музыка у Платона и не должна отделяться от поэзии и вообще от искусства слова, тем не менее ему совершенно ясно, что "музыка есть сочинение напевов" (Gorg. 479 d). О том, что музыка сама по себе вовсе не есть поэзия, а только фактически не должна быть от нее отделяема, эту мысль Платон высказывает неоднократно. Музыка в узком смысле слова есть для него только совокупность ладов и ритмов. Пока же нам важно только отделять музыку от поэзии. Об этом отделении Платон пишет несколько раз, особенно ясно в "Государстве" (III 398 cd) и в "Законах" (II 672 е - 673 а). Этот последний текст из "Законов" приводится у нас ниже (стр. 159) в рассуждении о платоновской орхестике. В нем важно сейчас отметить то, что кроме обычного объединения лада и ритма в музыке это объединение еще противопоставляется пляске или телодвижениям: пляска и музыка, будучи искусствами движения, управляются ритмом, но поскольку они различны, музыку необходимо понимать как чистое "движение звука", а пляске, кроме того, свойственно еще и то, что Платон в данном тексте называет schema и что, очевидно, нужно понимать как "пространственную фигуру". Итак, музыка в качестве чистого движения звука противопоставляется у Платона и слову и телодвижению. А то, что "лад и ритм" является для Платона обычным выражением, это видно на примере многих текстов (Ion. 534 a; Hipp. Mai. 285 d с присоединением "букв и слогов"; Prot. 326 b; Conv. 181 cd; R. P. III 397 bc - 398 d с присоединением "слова", X 601 a; Legg. II 655 а, 660 а, 669 е, 670 b, VII 800 d с присоединением "слов", VIII 835 а с присоединением "пляски"; ср. Phileb. 17 d и Tim. 47 d). Ниже (стр. 134) мы убедимся, что Платон не только отделяет чистую музыку от других мусических искусств, но даже имеет представление о бесформенной музыке, лишенной всякого структурного разделения, которую он, впрочем, отвергает.
б) С историко-эстетической точки зрения весьма важно твердое воззрение Платона на музыку как на искусство, ближайшее к самому процессу психических переживаний. Обычно такого рода воззрение связывается с именем Аристотеля (ниже, т. IV). Эта связь сама по себе, конечно, правильная. Однако, несомненно, Аристотель позаимствовал эту теорию, как и многое другое, у своего учителя Платона. Упомянутое учение о близости музыки к потоку психических переживаний Платон тут же расширяет до этической концепции, поскольку он не хочет знать какого-либо чистого и незаинтересованного искусства и поскольку музыка в этом смысле является как раз наиболее эффективным орудием для того, чтобы направлять поток переживаний в ту или иную сторону.
Выше (стр. 31) мы приводили из Платона суждение о том, что искусство (вернее, искусство зрения и слуха) веет на него наподобие "ветерка, навевающего здоровье от целебных мест". Однако очень важно продолжение этого текста (R. Р. III 401 с - 402 а):
"Главнейшая пища не заключается ли в музыке, так как ритм и гармония особенно внедряются в душу, весьма сильно трогают ее и делают благопристойною, если кто питается правильно, а когда нет, - выходит противное? Притом воспитанный этим по надлежащему живо чувствует, как скоро что упущено, или неловко отделано, или нехорошо произведено. Будучи расположен к справедливому исследованию, он хвалит прекрасное, с радостью принимает его в душу и, питаясь им, становится честным и добрым человеком, а постыдное дело порицает и ненавидит от самой юности, прежде чем может дать себе в этом отчет. Когда же потом представляется причина, - с любовью объемлет ее как знакомую, - особенно тот, кто получил подобное воспитание".
Заметим, что здесь Платон выдвигает не только родство музыкального движения с потоком человеческих переживаний; но это родство помогает ему разбираться и в технической отделке музыкального произведения, то есть понимать, как оно сконструировано и как в нем целое образуется из частей, причем основная направленность музыкального переживания должна быть, по Платону, морально-политической. Здесь, таким образом, мы встречаемся с весьма отчетливой попыткой у Платона понимать музыкальное произведение сразу и в его сплошной текучести, и в его структурном оформлении, и в его морально-политической значимости.
Относительно моральной направленности музыкального потока звуков читаем в этом тексте и дальше, где прямо перечисляются общеизвестные платоновские добродетели (402 с). Но и тут добавляется один момент - весьма важный для историка эстетики. Ведь мы исходим из того, что эстетика есть наука о таком выражении, в котором внутреннее и внешнее даются сразу и одновременно как неделимый и самодовлеющий предмет для бескорыстного созерцания и любования. Как раз об этом Платон здесь и говорит (402 с-е) в контексте своей музыкальной теории:
"Если бы в чьей-нибудь душе... сошлись наилучшие черты нрава и если бы соответствующие им, согласные с ними и имеющие тот же характер (en toi eidei) выступили в виде такой же изваянности (toy aytoy typoy), то не прекраснейшее ли было бы это зрелище (theama) для всякого способного созерцать (theasthai) ?.. А самое прекрасное есть самое любезное (eras-miotaton).. И ведь таких-то особенно людей может любить музыкант; а в ком нет этого согласия, того не может".
И далее в этом тексте (402 е - 403 с) - о недопустимости буйных и низменных страстей, особенно любовных, в музыке.
Итак, музыкальное переживание, основанное на чисто звуковом движении, четко расчлененном и морально оправданном, Платон фиксирует также и в виде внутренне-внешней выраженности, изваянно предстоящей как предмет самодовлеющего и бескорыстного любования.
Правда, мы не должны забывать того, что здесь, как и везде, свою "музыку" Платон то и дело склоняется понимать и более широко, несмотря на то, что весь текст начался с характеристики именно звукового искусства.
Имеется еще одно очень важное рассуждение у Платона (Tim. 47 de) об особенном родстве музыки и психических движений человека:
"Что же касается пользы голоса музыкального, то она связана со слухом, ради гармонии. Гармония же, заключающая в себе движения, родственные оборотам нашей души, даруется Музами тому, кто обращается с ними разумно, не для бесцельного наслаждения, - которому служит, кажется, теперь, - а в качестве пособницы, приводящей в порядок и в согласие с собою расстроенное круговращение нашей души.