Но если это не так, если грядет мир иной, как можем мы, кроме как в похоти и суете, забывать о нем? Как можно оторвать от него «остальное христианство»? Да и что от христианства останется? Как можем мы отказаться от этого, когда столь многое в нашей жизни (даже до обращения), по крайней мере, походило на «яркие лучи вечности»?

Хотя… в конце концов… Я понимаю, мы рискуем. Мы не знаем наверняка. Здесь есть свобода, возможность проявить благородство и даже спортивные качества.

Может статься, многие «либералы» отвергают Царство Божие совсем не из либеральных соображений. Им нужна религия безопасная, до того удобная, что ни один факт на свете не позволит в ней усомниться. С такой религией им будет уютно: каким бы ни оказался мир, они не останутся в дураках, «поставив не на ту лошадь». Так зарывают талант в землю: «Я знаю тебя, что ты человек жестокий, и лучше буду поосторожнее» 62. Но разве не из одних банальностей будет состоять удобная им религия?

О воскресении тела. Я согласен, что старая картинка обретения тела нелепа. От тела могли остаться рожки да ножки, оно могло не без пользы раствориться в земле. Апостол Павел говорит не об этом. Ты спрашиваешь, как я понимаю ситуацию. Признаюсь, что ответить могу лишь догадками.

За этими догадками стоят разные соображения. Материя (волны и атомы) нас не интересует. Душа просит воскресения чувств. Даже в этой жизни материя ничего бы для нас не значила, не будь она источником ощущений.

Сейчас у нас есть зыбкая и непостоянная власть воскрешать былые ощущения. Я говорю, конечно, о памяти.

Видишь, в каком направлении я рассуждаю? Но не думай, что, говоря о воскресении мертвых, я имею в виду, что усопшие святые получат особенно хорошую память о событиях земной жизни. Скорее наоборот: память, которую мы знаем сейчас, – лишь смутное предощущение, даже мираж силы, которую впоследствии обретет душа, или, скорее, Христос в этой душе. (Он пошел приготовить нам место) 63. Она больше не будет обрывочной и больше не будет уделом лишь той души, в которой содержится. Сейчас я могу поведать тебе о полях моего детства (они все застроены) несовершенно, через слова. Быть может, грядет день, когда я свожу тебя в них на прогулку.

Сейчас мы воспринимаем душу как находящуюся каким–то образом «внутри» тела. Прославленное тело в воскресении, как я его понимаю, – воскрешение чувственной жизни – будет внутри души. Не Бог в пространстве, но пространство в Боге.

Слово «прославленное» у меня почти само сказалось. Но прославление нам не только обещано, у нас есть его предвестники. Самый скучный человек знает, как преображает вещи память. Как часто мгновенный отблеск красоты в детстве –

шепот,

Который память превращает в крик.

И не говори мне, что память «обманчива». Почему то, что я вижу сейчас, должно быть более «реально», чем то, что я вижу с расстояния в десять лет? Конечно, синие холмы вдали больше не будут казаться синими, когда к ним подойдешь. Но оба факта (что они синие, когда до них пять миль, и зеленые, когда на них стоишь) в равной степени добротны. «Сияющая и бессмертная пшеница» Траерна и «облаченный в небесный свет» пейзаж Уордсворта, возможно, были не столь сияющими в прошлом, когда оно было настоящим, как в воспоминании. Это – начало прославления. В будущем они еще больше воссияют. В ощущающих искупленных телах восстанет Новая Земля, такая и не такая, как эта. Посеянная в тлении, она восстает в нетлении 64.