Чтоб мир прозрачен стал и я прозрел

Сокрытый смысл земных и Божьих дел

И сам себя постиг, – хоть сей предмет

Всего труднее вытащить на свет.

Джон Донн 350.

Старец Нектарий вышел за ограду Оптиной пустыни всего однажды, под стражей, арестованный большевиками; до того, пятьдесят лет пребыв в обители, ни домой, ни в паломничества, ни по другим надобностям он ни разу не отлучался, что на фоне нынешних чуть не ежемесячных индивидуальных и массовых путешествий к святым местам и морским побережьям выглядит незаурядным подвигом. Издали величайшей трудностью представляется монотонность монастырской жизни, рутина повседневности, упорядоченные, как службы Октоиха, серые будни от восхода до заката.

На самом деле всё совсем не так; жизнь монаха, бедная внешними событиями, зато умная и заведомо осмысленная, чрезвычайно динамична, насыщена острыми приключениями и неожиданными открытиями; часа не проходит без испытания; разнообразие и множество экзаменов скучать не дает – по крайней мере тому, кто стремится в объятия Отча .

Замечательная аллегория Джона Буньяна «Путь пилигрима» попротестантски просто и доходчиво отображает странствие души, возжаждавшей Небесного Града: покинув город Гибель , пройдя сквозь Тесные Врата , она должна преодолеть гору Затруднения , выбраться из топи Уныния , обойти селение Обман, пересечь пестрые ряды Ярмарки Тщеславия 351, справиться с великаном по имениОтчаяние, миновать замок Сомнение … Путника пугают львы, драконы и тьма, осаждают утомление, лень, глупость, зависть, самонадеянность, суеверие, нетерпение, уводят от цели персонифицированные Недоверие, Робость, Лицемерие, а также Формализм, Благонравие и Законность – понятно, всех врагов душа встречает в себе самой; нелегальные обитатели давно освоились и сжились с ней, а возмутились к козням и каверзам лишь под угрозой отвержения, выселения, истребления.

На бумаге процесс представляется если не гладким, то хотя бы последовательным: пилигрим с потерями, травмами и остановками, но продвигается вперед; действительность больше похожа на бестолковое блуждание вслепую по безводной пустыне, или, держась родных ландшафтов, в дремучем лесу, таящем непроходимые дебри, волчьи ямы, болотные хляби и злющих разбойников. Страшно однажды осознать: это мое, это я, Господи! Поэтому не многие рискуют идти, выражаясь в стиле Буньяна, долиной Правды …

Нескладная смешливая Е., принявшая в монастыре скорбный облик кающейся грешницы, лишь через годы начнет освобождаться от лицемерной маски; бывшая продавщица Л., сюсюкающая: Надюшенька… Ленусик… Олечка…, даже наедине с собой не решится признать истинный мотив: понравиться, покорить, закабалить сладкой лаской. Благочинная в глаза и заглаза нахваливает дорогую матушку, но попробуй намекни о подхалимаже, а дорогая матушка, едко высмеивающая игумений, коих удостоили почетных регалий, похоже, не догадывается о владеющей ею вульгарной зависти.

Насельники мужских обителей самовольные отлучки объяснят пользой для дела или миссией по спасению множества заблудших за оградой монастыря; елейный отец С., выступающий миротворцем, кивающий правым и неправым, вряд ли в обозримом будущем увидит себя оппортунистом и человекоугодником; юный иеромонах К., увлеченно распределяющий среди прихожанок запреты и обеты, уверен, что руководствуется святыми отцами, а не властолюбием, а игумен О., каждую литургию обильно орошающий Престол слезами, и мысли не допускает о неуместной публичности и актерстве.

«Я хотела чтоб ее не было, совсем… чтоб на машине что ли разбилась… другие же гибнут», – бледнея от напряжения выпаливает одна послушница, а другая, уже монахиня, сквозь улыбку смахивая слезы, отчеканивает: «лично я при определенных обстоятельствах способна на всё». Дай Бог каждому храбрости для подобных прозрений, приоткрывающих темную бездну между декларируемыми идеалами и тщательно скрываемой подлинностью.