Современным православным само слово личность кажется слишком мирским и потому сомнительным, да и звучит, утверждают, похоже на личину ; некий настоятель на робкую жалобу о подавлении личности в его монастыре с раздражением отвечает: «что еще за личность? у святых отцов и слова такого нет; личность это твоя греховная сущность»!

Между тем Православие всегда говорит о личном Боге, Боге Авраама, Исаака и Иакова; мы открываем Бога, ощутив непосредственную, личную Его близость; зов приходит от личного Бога, потому и воспринять его может только личность, или, пусть скромнее, лицо; как молиться, как взывать к Нему, как стоять перед Ним лицом к Лицу, если лица нет 427?

Термин «личность» на самом деле введен в IV веке не кем иным как святым Григорием Нисским: pr)oswpon, слово сложное, состоит из pr)os – предлога к и существительного %wj, в родительном падеже \wp0oq – глаз, взгляд; получается, находиться перед – чемто, кемто, или Кемто, Кто вдохнул в сотворенного из персти человека душу, умную, великую и чудную 428, наделенную неповторимостью свойств, из которых выстраивается личность – образ и слава, т.е. проявление личного Бога 429.

Поэтому поразительный феномен непознаваемости десятилетиями непрерывно наблюдаемого собственного я , самого близкого и родного, открытого для общения все двадцать четыре часа в сутки, святые отцы объясняли непознаваемостью Творца: как неприступна для постижения сущность Прообраза, так ускользает от познания и сущность человеческого 430.

То, что называется личностью, святые отцы разумели также в библейских терминах образ и подобие 431; кто не облекся во образ Господа нашего Иисуса Христа, Небесного Человека и Бога, тот есть лишь плоть и кровь, пишет преподобный Симеон Новый Богослов 432. Святой Григорий Нисский говорит о потерянной драхме – скрытом в каждом человеке под слоем грязи образе великого Царя, а по Иоанну Дамаскину образ Божий представлен в человеке совестью, достоинством, способностью самоопределения, интеллектом, бессмертием – силой ума и силой свободы. Образ дан как начало, как первая ступень на пути к подобию 433, еще не осуществившемуся; подобие равнозначно совершенству 434, его предстоит достигать, исполняя христианское задание: уподобиться Богу, сколько это возможно 435.

Кто во Христе, тот новая тварь 436, говорит апостол; речь не об исправлении, не о преодолении некоторых недостатков и даже не о приобретении вожделенных добродетелей, а о сотворении личности заново – задаче, никак не доступной самой твари. Неизбежный крах терпят уповающие на собственные силы, волю и понимание; рассчитывать следует на сверхъестественное, божественное действие: соединение тварной природы с божественной, нетварной, и вследствие этого преображение всего человека.

На семинаре по библейской истории, когда упомянули о благой вести , мать Н., не шибко грамотная старушка, засияла и закивала: «да! да! Бог любит нас… вот благая весть! великое чудо!». А старушка весьма грамотная, мать Т., в назидательных целях часто рассказывает перевернувшую ее судьбу притчу, услышанную около полувека назад в религиозной передаче по иностранному радио: «представь, стоишь близ муравейника, упала твоя тень, они испугались, забегали, обеспокоились; как показать им, что ты друг, что жалеешь их, желаешь добра? только самому мурашом стать! вот что сделал наш Господь!».

Личность христианина начинается с благодарности за Его любовь и желания ответить любовью и верностью; логика дарованной Им осмысленности бытия требует признать евангельские заповеди законополагающим принципом, а себя, следственно, ни к чему путному не способным грешником 437; тогда возникает забота о доступе к благодати Божией 438, или, в ином ракурсе, о том чтобы благодать не встречала препятствий в виде упрямого намерения управлять ею, приписывая свои воззрения, свои желания и свой порядок.

Господь в союзе с нашей немощью 439 исправляет деятельность ума, воли, сердца и тела, преодолевая хаос и распад адамовой катастрофы, восстанавливает целостность и гармонию, чтобы физическое не противилось метафизическому, плоть не спорила с духом и всё совершалось согласно священному порядку: Бог на первом месте, человек на втором, Он действует, человек содействует 440. Личность, сокровенный сердца человек 441, в подражании природе Божией восходит к единомыслию со Христом 442; личность уникальна: Господь, отсекая лишнее, выявляет самую суть, ядро, духовную сердцевину; личность есть белый камень 443, новое имя, предъявляемое на пороге вечности.

Жития святых, как правило, умалчивают о подробностях развития, об ошибках, на которых учатся, о драматических внутренних столкновениях, когда поле битвы – сердце подвижника; быть может потому, что каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе 444, и соответственно путь каждого неповторим, как и личность.

Можно однако заметить нечто общее, необходимое на пути к совершенству: духовному становлению непременно предшествует обучение ко благочестию, на первый взгляд относящееся только к внешнему: распорядок, мера еды и сна, молитвенное правило, поклоны, пока подзаконное не станет собственным непоколебимым устремлением к добру 445.

Опасно увязнуть в этом внешнем, окостенеть, во что бы то ни стало держась системы: вычитать, не нарушить, соблюсти. Монастырь, как всем известно, от слова m0onoq, один , и здесь как раз удобно и возможно, особенно при многолюдстве, предпочесть одиночное, индивидуальное существование, заползти в себя, как моллюск в раковину, и оттуда пускать пузыри собственных понятий, мнений и уставов.

Но всё безобразно, зло и ложно, когда самочинно, самовольно, самоуправно, посвоему 446. Вот одна особа, Е., по прошествии весьма бурной молодости водворившись в монастыре, с первых дней поставила себе высокую цель неукоснительно исполнятьпятисотницу ; она убегала с кухни, где несла послушание, на речку и, устроившись под березкой, тянула четку, наслаждаясь природой и забывая о времени; в храме забивалась в самый дальний угол, чтоб не мешало богослужение, и сосредоточивала внимание на левой верхней доле сердца . В келье она применяла хитрую стратегию, сталкивая соседок лбами, и когда в накаленной конфликтом атмосфере воцарялась предгрозовая тишина, закладывала уши ватой, надевала, подражая старцу Силуану, меховую шапку и погружалась в блаженное инобытие , наподобие буддийской нирваны, которая видимо и есть абсолютное торжество самости, окончательно и наглухо замкнувшейся в упоительном любовании собственной исключительностью.

Свои приключения и победы она подробно излагала в дневнике, который, не сомневаясь в ценности описываемого опыта, чуть не всем подряд настойчиво предлагала почитать, не исключив и начальства. Ошеломленная игумения надеялась отрезвить Е. популярной повестью из патерика о юноше, который от общих трудов смывался в пустынное уединение и уже вкусил в видения восход , когда усилиями старцев открылся в мерзком облике облезлой черной птицы истинный вид слетающего к нему духа . Однако ученая Е., гордо вскинув непокорную голову, ответствовала: «я, знаете, исихаст!», на вопрос о духовнике назвала Иосифа Афонского, скончавшегося в 1959 году, когда она еще не родилась, и намекнула о рекомендации, опять же из книжки, когото авторитетного: дескать, молитвенника, аще таковой обрящется в монастыре, следует носить на руках.