Монахиня N
Никогда не сдавайся!
Я свеча, я сгорел на пиру.
Соберите мой воск поутру,
И подскажет вам эта страница,
Как вам плакать и чем вам гордиться,
Как веселья последнюю треть
Раздарить и легко умереть,
И под сенью случайного крова
Загореться посмертно, как слово.
А. Тарковский.
Поскольку пожилых становится все больше, тема старости сейчас в моде, ее обсуждают по телевидению, например в токшоу под ужасным названием «возраст дожития» или в специальных передачах с рекомендациями по достойному , т.е. уважаемому, здоровому, приятному долголетию: мелькают документальные кадры, отображающие морщинистых китайских тётенек, трясущих тощими седыми косичками в такт спортивных упражнений, а затем хорошо одетые вальяжные сорокалетние мужчины, помодному заросшие трехдневной щетиной, спотыкаясь о научные термины, обсуждают причины и следствия старости, этой напасти, которая, судя по высокомерноснисходительному выражению их лиц, коснуться приличных людей, конечно, не может.
Широко распространен предрассудок: всё лучшее происходит в молодости и с ней заканчивается, а дальше – увядание, сползание к концу, тревожное предчувствие финала: «околеванца жду», как выражается один пожилой чеховский персонаж. Но возможно ли, чтоб человек был создан только для первой половины жизни, для воспроизведения и защиты потомства, т.е. создания семьи, укрепления материального благополучия? Конечно нет; когда эти плотские задачи реализованы, наступает другой этап: созревание личности, поиск истины, формирование убеждений и утверждение, как формулируют психологи, собственной идентичности.
То есть первая половина отдается главным образом функциям, связанным с природой и телесностью, и протекает преимущественно в гуще внешнего, дома, на работе, с друзьями, а вторая должна развиваться и зреть в душе, в сердце, в глубине, без чьейлибо активной помощи и одобрения; ее целью является созидание внутреннего человека, неповторимой личности, это гораздо труднее, но несомненно интереснее. Если человек только животное, если все его сокровище в физической красоте и силе, старость ужасна и бессмысленна: какая мука видеть в зеркале сморщенное лицо, бесформенное тело, избегать лестниц изза одышки, страдать от боли в суставах, стыдиться склероза, слепоты, глухоты, обмирать от страха поскользнуться на обледенелом тротуаре или убиться дома, вылезая из ванны.
Но ведь живут же спортсмены, которые перестали выступать, певцы, утратившие голос, артисты на пенсии, писатели, потерявшие способность писать; более того, вокруг немало людей, которых в детстве или в молодости поразила болезнь; они никогда не могли похвастать красотой и силой, однако преодолевают себя, находят болееменее подходящую колею и, как правило, не ноют о своей горькой судьбе. «Радость жизни гораздо больше, чем прежде, – пишет Дарья М., изуродованная в тяжелой автокатастрофе, – просто на надо зацикливаться на том, чего ты не м о жешь , а искать, что можешь в твоем состоянии, чтобы не коптить небо бесцельно, а жить полноценно и глубоко». В конце концов, красотку с совершенным телом, но птичьим мышлением когданибудь обезобразят морщины и болезни, а Даша, инвалид, в своей борьбе постигла многое, скрытое от большинства «нормальных» людей, научилась мужеству и терпению; она готова к любому испытанию и старость, если доживет, примет как неожиданный подарок.
Стивен Хокинг, один из самых известных в мире физиков, автор теории Большого Взрыва, смолоду парализованный нейромоторным заболеванием, признавался в интервью Бибиси (ВВС)[38], что именно неподвижность стимулировала интенсивную работу его мозга. «Я не считаю себя отрезанным от нормальной жизни и не думаю, что окружающие меня люди сказали бы, что я одинок. Я не чувствую себя инвалидом, я просто человек, у которого поражены двигательные нейроны, ктото вроде дальтоника. Полагаю, мою жизнь не назовешь нормальной, но в духовном смысле она нормальна».
К. Э. Циолковский (1857 – 1935) признавал великое значение для своих достижений глухоты, поразившей его в десятилетнем возрасте после скарлатины: унизительный, как он считал, физический недостаток подгонял волю, заставлял работать, искать, развивать умственные задатки.
И, напротив, часто удачливость и успех становятся препятствием к дальнейшему совершенствованию: писатель, стяжавший лавры исповедальным романом на сюжет своих юношеских комплексов, потом не находит о чем поведать миру и переходит в разряд литераторов, специализирующихся на обработке чужих биографий; музыкант, достигший славы на гребне моды, не успевает за ее изменениями и оказывается на обочине, артист, сорвавший в начале карьеры бурные аплодисменты, нуждаясь в них как в наркотике, повторяет найденные штампы и перестает быть интересным, одаренный ученый в лучах бурного одобрения «дорастает» до руководителя отдела, где творческие способности не требуются, и пропадает, став чиновником; руководящая должность искушала, например, М.К. Калатозова, когда талантливого режиссера, автора шедевра «Летят журавли», поставили управлять Комитетом по делам кинематографии: «нашло какоето помрачение ума, – жаловался он после, – вдруг показалось, что всё понимаю, какой сценарий выбрать, какого режиссера, художника, актеров, откуда снизошла такая самоуверенность? стал приходить в себя только когда сняли с этой работы».
Для общества потребления характерно повальное стремление к благополучию, стабильности, безопасности; иные, считая целью существования приятность и легкость бытия, всем существом устремляются в этом направлении, забывая, что если достичь счастья и можно, то удержать не удается, и слава Богу, потому что у сытости и довольства нет содержания, кроме убаюкивающего эффекта. «Безопасность есть величайшее из гонений на благочестие, хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности – безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих», – говорил святитель Иоанн Златоуст.
В преклонные годы не удивительны депрессии; от одиночества, бедности, безнадежности бывают даже попытки самоубийства. Уходят друзья, молчит телефон и некому выплакать свою боль, пожаловаться на душевные раны. Минуты малодушия посещают самых незаурядных, умудренных, мыслящих людей, все когданибудь да сетуют на «тошнотворность существования в известном возрасте»[39] и с ужасом ожидают продолжения. Даже отчаянный храбрец, граф Федор Иванович Толстой, по прозвищу Американец (1782 – 1846), наживший исключительно бурную, полную приключений биографию, признавался: «старею, болен, глуп и сам себе несносен».
«Каждое утро просыпаюсь с чемто вроде горькой тоски, конченности (для меня) всего. Чего еще ждать мне, Господи? Дни мои на исходе. Если б знать, что еще хоть десять лет впереди! Но какие же будут эти годы? Всяческое бессилие, возможная смерть всех близких, одиночество ужасающее…». И. А. Бунин (1870 – 1953) написал эти строки в конце 1941го, на 71м году. «А что если я проживу лет до 93х, – опасалась Агата Кристи, когда ей было 75, – сведу с ума всех близких тем, что не буду слышать ни слова, стану горько сетовать на несовершенство слуховых аппаратов, задавать бесчисленное множество вопросов, тут же забывать, что мне ответили, и спрашивать снова то же самое? Буду яростно ссориться с сиделкой или сбегать из лучшего заведения для благородных старых дам, обрекая свою бедную семью на бесконечные тревоги? А когда наконец схвачу бронхит, все вокруг станут шептать: «бедняжка, но нельзя не признать, что это для всех будет избавлением…». Даже святых посещала подобная слабость: «Телом я болен, старость над головой, забот скопилась куча, дела задавили, в друзьях нет верности, Церкви без пастырей, доброе гибнет, злое снаружи; надобно плыть ночью, нигде не светят путеводные огни, Христос спит» – жаловался святитель Григорий Богослов (329 – 389).