Второе искушение, как мы уже сказали,- это чувство одиночества. Человеку не с кем поделиться внутренними переживаниями. Он ищет духовного друга и не находит его, а духовный наставник может уделить человеку лишь немного времени, да и то эти краткие встречи ограничиваются чаще всего исповедью и разрешением сиюминутных потребностей. То есть найти такого «духовного брата», который понимал человека с полуслова и имел с ним как бы одну душу, человек не может. Но и здесь - Промысл Божий: созидать свой внутренний мир нужно с Богом - в молитве, а не в поисках общения с другим человеком. В искушение одиночеством чаще всего впадают люди с нежной, легко ранимой и «привязчивой» душой. Этим испытанием Господь помогает таким людям стать независимыми от других, стать более твёрдыми духом.
Третье искушение - желание создать комфортное христианство: посещать храмы, исполнять обряды, но при этом не менять прежнего образа жизни, вернее - избегать таких грубых грехов, как прелюбодеяние, обман, воровство и тому подобное, но жить прежними чувствами, находиться в том же, прежнем, информационном поле. Человек в своём сердце хочет соединить мир страстный и безблагодатный с Церковью, соединить грубо чувственное и духовное, создать из религии какой-то гибрид, где христианство сочеталось бы с гедонизмом. Но комфортного христианства не существует, это - ложь, прикрываемая именем Христа. Существует одно - аскетическое - христианство, которое призывает человека к постоянной борьбе с самим собой. Соединить в один сплав страстную душевность и духовность - невозможно. Такая «сплавленная» душа будет похожа на Сизифа, который вкатывает камень на вершину горы, но у самой вершины камень вдруг срывается к подножию; или - на Пенелопу, которая днем ткёт саван, а ночью распускает готовую ткань; такой человек трудится, но получает мало. При таком «сплавлении» возможны два исхода: или душевное поглотит духовное, и человек будет воспринимать религию внешне, «оземленно», через призму собственного воображения, или духовное будет постепенно вытеснять душевное, и человеку станет чуждо и безразлично то, чем раньше жило его сердце, и он сам откажется от того, что стоит преградой между ним и Богом. Господь уподобил души услышавших евангельское слово зернам, из которых выросли колосья; число зерен в выросшем колосе может быть различным: тридцать, шестьдесят и сто (Мк.4,8,20). Это мера стяжания благодати Духа Святаго, мера подвига и смирения человека.
Мы рассказали о препятствиях и искушениях, которые могут постигнуть людей, ведущих церковную жизнь. Но суд Божий - не суд человеческий, на нём будет учтено всё, и даже одно тайное движение человеческого сердца к Богу, даже одна добрая мысль не упадут с чаши весов Божественного правосудия.
Интеллигенту нелегко принять мысль, что абсолютный Дух, первопричина и промыслитель мира,- это Живая Личность. Интеллигент постоянно путает два понятия: личность и индивидуальность. Между тем личность - это высшая форма бытия, а индивидуальность - это обособленная форма бытия. Ограниченность как свойство индивидуальности интеллигент переносит на личность; ему легче представить Бога как некую силу, которая пронизывает весь мир. Божественная Личность сверхвременна и сверхпространственна. Бог весь во всём и весь выше всего. Он объемлет все, но в Его существо ничто не может проникнуть. Интеллигенту трудно принять это через веру, поэтому он склонен считать Бога некоей универсальной, космической энергией, обладающей свойствами высшего разума.
Но если интеллигент преодолел это искушение и сердцем принял Бога как Личность, то перед ним опять стоит вопрос,- как войти в общение с этой Личностью. Интеллигент привык изучать и анализировать, а ему говорят: «Склони голову и молись; твой ум не может объять абсолютное Божество, но твоё сердце может принять Его, отразить в своих глубинах Его вечный свет». Это не интеллектуальный свет ума, а духовный свет, льющийся с небес. Трудно интеллигенту войти в своё сердце, он привык скитаться и жить вне дома, он был готов изучать самые дальние уголки земли, но забывал о своей собственной душе, и вот он отдал сердце своё страстям, а страсти поселились в его сердце и укрылись там, словно звери в тёмных норах. Интеллигент видел свои страсти только тогда, когда они «выползали» наружу, в область сознания и рефлексии. Теперь ему говорят: «Бог, Который живёт на небесах, должен открыться тебе через твоё сердце». Он понимает, что это значит: сердце должно быть чисто, как небо; но тем не менее интеллигент не борется со страстями, не искореняет их, а начинает мечтать о подвигах и представлять себя, во взлётах своей фантазии, каким-то подвижником, чуть ли не святым. Но иллюзии рано или поздно рушатся, и у человека опускаются руки. Он понимает, что напрасно надеялся на собственные силы, что надо было просить помощи у Бога. Человек начинает молиться, но этот внутренний труд непривычен для него. Молитва требует концентрации мысли, а интеллигент привык читать и размышлять. Его необузданному уму тесно в молитве, он хочет привычного для себя простора. А молитва требует жертвы: человек должен свести к минимуму внешние впечатления, и тогда образуется глубина мысли за счет отказа от широты: так сдавленный скалами поток реки устремляется вверх...
Молитва - способность интуитивного проникновения в духовный мир через слово; это - созерцание, способность к которому катастрофически теряет или уже потерял современный человек, да и, кроме того, интеллигент привык к огромным дозам информации. Если уместно такое сравнение, то заваленный книгами письменный стол современного интеллигента похож на стол Гаргантюа*, заставленный неимоверным количеством кастрюль и сковородок с пищей.
* Гаргантюа - персонаж романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» французского писателя Франсуа Рабле (1494-1553) (см., напр.: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М., 1973).
Избыточная информация, как и избыточная пища, может вызвать ожирение. И творческие силы души перерождаются в ленивое воображение и ленивую память, интеллектуальная энергия расходуется лишь на то, чтобы узнавать новые факты и сведения и запоминать их. Постепенно интеллигент всё более отвыкает от самостоятельного мышления и начинает нуждаться в рафинированной пище, пропущенной через телевизоры и компьютеры. Учиться молитве интеллигенту так же трудно, как перенесшему паралич снова привыкать ходить. Предположим, что человек, обладающий сильной волей, преодолевает и это искушение. Он заставляет себя молиться, у него со временем образуется даже привычка молиться, но перед ним стоят и ещё преграды: он хочет, выражаясь интеллигентским языком, верить разумно, то есть найти в христианстве ответы на те мировоззренческие вопросы, которые он решал «сам», как большинство интеллигентов, и которые приняли вид интеллектуальных комплексов - внутренних соперников молитвы. Эти вопросы возникают иногда во время самой молитвы, в них звучит холодный смех Мефистофеля. Интеллигент начинает изучать религиозную литературу. И это вроде бы целесообразно и оправданно, но вся беда в том, что религиозная литература неоднородна. Многие, внешне религиозно настроенные, авторы на самом деле боролись с религией, под видом «абстрактного христианства» клеветали на Церковь, а иные, под флагом защиты Православия, выражали мысли, несовместимые с Православием, в сущности отравляя души своих читателей. Впрочем, некоторые из этих авторов, «пиша» то, что накопилось и суммировалось в их сердцах, не понимали, что они являются медиумами какого-то неизвестного им духа. Кстати, следует заметить, что дух рационализма и скептицизма давно проник даже в наши духовные академии. Ещё в дореволюционное время многие богословские работы были написаны и под влиянием протестантизма, и по схемам католической схоластики. Напротив, творения святых отцов - это богословие, основанное на созерцании, отцы стремились показать христианство в его внутренней красоте, а если и доказывали истинность веры, то для того, чтобы охранить чистоту учения от ереси. Созерцание создавало свои формы, а мировосприятие - свой язык. Святоотеческий язык из-за своей глубины может показаться несколько тяжёлым для современного интеллигента. Этот язык также требует созерцательного подхода или по крайней мере неспешного, осмысленного вчитывания. Кроме того, глубина святоотеческой мысли открывается только по очищении человеческого сердца. В настоящее время модернисты и «обновленцы» стараются распространить под видом православия свои ложные идеи, а в сущности - дискредитировать чистые источники Православия, перевести Православие в «душевное», они стараются вызвать у христианина внутреннее недоверие к Преданию Церкви. Они даже не стесняются упоминать о дарвинизме-эволюционизме*, понятие о котором прочно вошло в менталитет интеллигенции. Космология, биогенез, история мира рассматриваются в этом ракурсе. * Дарвинизм - учение об эволюции органического мира. Основатель - Чарлз Роберт Дарвин (1809-1882), английский естествоиспытатель. Но эволюционизм и креационизм (учение о творении) несовместимы друг с другом. Эволюционизм рассматривает само христианство и Церковь не как полноту Божественного Откровения, не как истину, которая тождественна себе самой, а как развивающиеся идеи и совершенствующиеся институты. При таком подходе понятие истины уничтожается: истина ставится в зависимость от культурного уровня человечества, а так как человечество не может достигнуть конца эволюционной лестницы, то истина-де должна меняться. Такие популярные писатели, как отец Александр Мень**, диакон Андрей Кураев*** и другие, пытаются представить Библию не Божественным Откровением, а фольклорным произведением. Проводится мысль, что текст Библии изменялся и искажался. ** Мень А., свящ. (1935-1990) – русский богослов. *** Кураев А., диак. (р. 1963) - русский богослов и публицист. Хотя отец Андрей Кураев критикует отца Александра Меня, но в отношении к Библии они так же похожи друг на друга, как депутаты левого и правого толка, сидящие в одном ряду. Отец Андрей Кураев «грозит кулаком» Александру Меню, но в то же время продолжает дело отца Александра: отец Александр утверждает, что, вместо пророка Исайи, было четыре Псевдо-Исайи*, утверждает, что Послания под именем апостола Павла появились в Церкви во II столетии**, а отец Андрей, на страницах православного журнала «Альфа и Омега», выражает мысль, что под именем пророка Моисея скрывается антивавилонский полемист-сатирик***. Начитавшись «обновленцев от Православия», интеллигент приходит к выводу, что, возможно, Библия это отнюдь не Священное Писание, а собрание мифов (только лучше отредактированное, нежели аналогичные фольклорные тексты других народов), и опять оказывается в привычной для себя стихии рационализма и скептицизма. Вот почему необходимо читать Библию «глазами» святых отцов. В святоотеческой литературе с огромной силой и глубиной разрешены извечные вопросы, которые волнуют человеческую душу на протяжении всей истории человечества, святоотеческая литература - это чистая вода, текущая из чистого источника.