Есть и еще один путь, которым окружающая нас действительность, материальная, как будто тяжелая, непроницаемая, вдруг вступает в область веры. Один из англиканских богословов называет это космической прозрачностью, и вот что он имеет в виду: бывают моменты, когда неожиданно для нас, потому что нас коснулась благодать Божия, мы вдруг видим то, что нас окружает, в свете Божием, мы видим это с глубиной, которой иначе вещи не имеют.

Я вам дам сейчас один или два примера. Это, прежде всего, больше всего, конечно, касается любви в человеческих отношениях. Люди живут рядом друг со другом — девушки, молодые люди. Среди них есть девушка или молодой человек, которые друг друга никогда не замечали; жили бок о бок, встречались, работали, разговаривали и не отметили существование один другого. И вдруг, в какой-то день, один из них или оба взглянут друг на друга и увидят друг друга по-новому. Это называется просто полюбить друг друга, или влюбиться, или как хотите, но событие это очень знаменательное. Человек, который не существовал, который был просто один из толпы, вдруг выделяется как единственный или как некто имеющий громадное значение в моей жизни; подобие я могу вам дать такое:

Вы, наверное, слышали о витражах западных церквей, окнах, составленных из многоцветных стеклышек, которые изображают или какую-нибудь тему, или просто гармонию красок. Вот придешь в храм иногда, вечером или когда солнце с другой стороны, и на серой стене вырисовывается просто серое пятно — ничего не видно. Придешь в другой день — солнце коснулось этого стекла или бьет прямо в это окно, и окно вдруг сияет небывалой красотой; оттого, что коснулся его свет потусторонний, вдруг тема этого окна выявилась: Крещение ли Господне, Воскресение, Вознесение или какая-либо другая тема. Одновременно выявилась вся красочность этого окна, вся сиятельная красота этого окна. Но одновременно это окно, явленное нам светом потусторонним, — который просто “по ту сторону”, если говорить о вещественной жизни, или потусторонним в другом смысле, если говорить о душе человеческой и о Боге, Который есть свет — окно, нам явленное этим светом, в то же время и являет нам этот свет. Повторяю: то же самое и в человеческих отношениях; вдруг блеснул какой-то свет изнутри человека, и человек для нас уже незабываем, неповторим, единственный. Святой Мефодий Патарский в одном из своих писаний говорит: Пока юноша не полюбит девушку, он окружен мужчинами и женщинами; когда он полюбит кого-нибудь, он видит возлюбленную и, вокруг себя — людей: уже не мужчины и женщины, а просто люди, потому что ЭТО — единственный человек, а остальные все “вошли в ряд”, как бы сглажены, они просто — окружение.

class="postLine">Но бывает, бывает постоянно между нами так — не только в любви одного человека к другому, но и, например, при встрече друзей: в какой-то день вдруг почему-то друг со другом можно так говорить, как никогда не говаривалось — до какой глубины, до какой чуткости, до какого взаимного понимания; и лицо у человека преобразилось, и голос иной, и весь он такой, каким никогда его не видал раньше. А на следующий день встретишь его — как будто обыкновенный, как будто потух этот свет, как будто солнце отошло немножко, и витраж, красочное, сиятельное окно снова стало серым, незаметным.

И тут можно подойти к вопросу двояко — можно подойти с верой или без веры. С верой — это значит, что, видя тусклое это окно, видя потухшее лицо, видя человека, который снова стал “как все”, мы можем улыбнуться в душе и сказать: это обман, я знаю, какой он на самом деле, он был мне явлен, хоть на одно мгновение, в неповторимой глубине и красоте... Или можно наоборот посмотреть, пожать плечами и сказать: как жалко, я обманулся, я думал, что этот человек — нечто особенное, на самом деле — нет, это было просто моё настроение... И тут от нас зависит сохранить в себе уверенность в вещах невидимых, или ради видимого отвергнуть то невидимое, которое так значительно.

Бог так не поступает по отношению к нам. Возьмите два примера.

Встреча Христа Спасителя с апостолом Петром после Воскресения Христова. Петр трижды от Христа отрекся; при первой их встрече можно было бы ожидать — говоря по-человечески — что Христос его спросит: Не стыдно ли тебе? Каешься ли? Просишь ли ты прощение? Хочешь ли ты снова стать Моим учеником?... Христос этого не говорит; Он Петру говорит: Любишь ли ты Меня больше остальных, больше, чем остальные Меня любят?. Если мы вспомним другое место Евангелия, где Христос говорит: кому больше прощается, тот больше любит — то этот вопрос очень сильный: Сознаешь ли ты, Петр, что тебе должно проститься больше, чем кому-либо из других учеников? Способен ли ты ответить большей любовью на большую любовь, на большее прощение, на большее сострадательное милосердие Божие?. И Петр говорит: Да! Люблю Тебя! — потому что в это мгновение встречи он не может и вспомнить то, что было еще так недавно, в ночь, когда взяли Христа; все что он переживает сейчас, это встречу со Христом, живую встречу — о чем же говорить? Все остальное словно кошмар, сон, марево прошло... И Христос снова его спрашивает о том же; в этот раз Он его спрашивает другим греческим словом: Любишь ли ты Меня как друг любит своего друга — а не вообще, общей, универсальной любовью? Петр говорит: Да! Люблю!. И в третий раз его спрашивает Христос... И тогда ясно делается Петру, что вся очевидность против него, что можно просто из фактов доказать, что он — предатель, изменник: как же он может говорить о любви? И тут Петр, гениально, с гениальностью духа, с гениальностью сердца отвечает: Господи — Ты все знаешь; Ты знаешь, что я Тебя люблю...

Здесь мы видим, как Христос отказывается принять доказательство, а смотрит в глубину человеческого сердца и говорит: Да! Он поступил не так; он был слаб — но он Меня любит...Второй рассказ в этом же роде, в 8-й главе Евангелия от Иоанна рассказ о женщине, взятой в прелюбодеянии. Всё против нее; она взята в деле; она приведена ко Христу: против нее — закон Ветхого Завета; Христа хотят уловить на том, что Он скажет: Пренебрегите законом, пожалейте ее... И Христос этого не делает; Он не говорит о том, что прелюбодеицу можно отпустить с миром; Он не говорит, что можно обойти закон; Он ставит вопрос перед людьми: вы хотите применить закон — применяйте его; но будьте сами достойны закона; кто из вас без греха, тот пусть накажет эту грешницу побиением камнями... И один после другого все уходят, потому что ни один из них не может сказать про себя, что он не подпадает под подобное законное осуждение. И Христос обращается к этой женщине, и ясно, что Он ей не говорит: “Бог есть любовь — все простит” — Он ей говорит: Где же те, которые тебя осуждали? — Они все ушли. — И Я тебя не осуждаю — иди, и больше не греши... Христос обращается не к прелюбодеице, взятой во грехе, а к той женщине, которая, потому что была взята, потому что она встала перед осуждением смерти через закон, обнаружила, что грех — это смерть; к женщине, которая стояла перед Ним в ужасе неминуемой грядущей смерти и которая, верно, подумала: Если бы мне была дарована жизнь — это была бы новая жизнь... И Он обращается к этой женщине, в сердце, в глубоком сердце которой или всегда была, несмотря на греховность, или родилась возможность новой жизни, и говорит: Иди, но впредь не греши...Тут тоже Христос, мимо всего кажущегося, всего очевидного и доказуемого обращается к тайному человеку, которого видит Бог, но которого не видели люди, потому что мы судим по поступкам, по словам, но не по глубинам сердца... И это тоже область веры: уверенность в том, что то, что невидимо, более реально, чем то, что видимо...И вот, чтобы вернуться к примеру, который я вам раньше дал: к витражу, который потух, потому что день склоняется к ночи, и свет уже не бьет через него и уже нет красок, нет линий, а есть только серое пятно в стене. Если вернуться к этим образам, встает перед нами вопрос о сомнении: то, что я видел — реально? Или это был сон, мечта? мое желание, проектированное на реальность? Это есть — или этого никогда не было?...“Сомнение” состоит из двух корней: “со” и “мнение”: мнить одновременно две разные вещи. Сомнение мы воспринимаем всегда — во всяком случае верующие, трагично: вдруг все заколебалось; то, что казалось безусловным, несомненным, начинает двоиться… — и мы делаем громадную ошибку, двоякую ошибку.Во-первых, сомнение относится не к Самому Живому Богу, а к тому, что мы о Нем думали, как мы себе Его представляли; Живой Бог от нашего сомнения не меняется. А во-вторых, мы напрасно боимся, потому что сомнение нам говорит не: “а вдруг Бога нет, а вдруг все то, во что я верил, не существует”, а говорит нам только: “ты думал младенчески, пора тебе начать думать по взрослому; у тебя были детские представления, пора тебе составить представления взрослые; ты думал о Боге примитивно, думай о Нем глубже, истиннее...”.Сомнение является для ученого орудием его труда; когда он собрал в горсть все существующие разрозненные факты, он старается их соединить между собой в какую-нибудь теорию, общее представление. Если он хороший ученый, как только он это сделал, он начинает ставить свое собственное представление под вопрос, начинает спрашивать себя: нет ли логической ошибки в моем построении, нет ли передергивания, нет ли чего-нибудь непродуманного и недодуманного, нет ли где-нибудь трещины?. И еще: если он ничего этого не находит, он начинает искать новых данных, от которых рухнет его представление, потому что ему не его представление дорого, а та реальность, которую он исследует. И он потому может ставить под вопрос свое представление, что ни одной минуты не колеблется в той реальности, которая вокруг него есть.