Я начала понимать, что, по большому счету, в Морской Организации не было настоящей заботы и любви. Вся «любовь» была обусловлена производительностью, а стандарты производительности зачастую были нелепы. Конечно, были исключения, иногда между людьми вопреки всему возникала подлинная дружба, но это было как раз исключением, а не правилом. Часто, когда такая дружба возникала, прилагались все усилия, чтобы разъединить людей, как это произошло со мной и Квентином. Настоящей угрозой Хаббарду было не то, что между нами мог быть секс, а дружба и эмоциональная близость, развивавшаяся между нами. Это разделение с друзьями заставляет людей чувствовать себя изолированными, хотя они могут быть окружены сотнями человек в среде культа.

По моему мнению, самое эффективное, что может сделать советник по выходу при работе с саентологом, это отнестись к нему с искренней заботой. Саентологи, особенно штатные сотрудники, жаждут такого рода сочувствия. Я не могу подчеркнуть это достаточно сильно. Сочувственное, заботливое отношение с большей вероятностью поможет человеку освободиться из их умственной тюрьмы, чем любая информация о группе. Если вы просто будете давать человеку информацию, это не сработает, потому что он отмахнется от нее, как ото лжи «воговской прессы».

Я знаю это, потому что прожила в этой среде свыше пяти лет. Главный ключ к освобождению человека из этого культа, это сочувствие. Это верно в отношении всех культов, но особенно в отношении саентологии, где в верхних эшелонах нет даже намека на подобные чувства. Проявление сочувствия может оказаться ключом к тому как пробиться через культовое «я» к настоящей личности. Когда эмоциональная связь установлена, вы можете дать им факты и помочь увидеть выход из ловушки.

Дружбой, которую церковь саентологии так и не смогла уничтожить, была дружба между мной и Квентином. Мы продолжали писать друг другу. В сентябре я получила от него письмо, в котором говорилось, что у него тяжелый период. Его сняли с одитинга за «ошибки», совершенные с преклиром у которого был рак. Квентин отчаянно пытался помочь этому человеку, но ничто не работало. Письмо было написано в очень подавленном тоне. Он прислал мне фотографию, сказав, что это на память. Я очень беспокоилась, что он может снова попытаться совершить самоубийство и немедленно написала ответ. Я написала, что меня беспокоит, что он может быть чувствует, что должен себя убить, и если в его мыслях есть что-то подобное, он может звонить в любое время и поговорить об этом.

12-го октября я получила последнее письмо от Квентина. Он просил меня не беспокоиться, он больше никогда не будет пытаться совершить самоубийство. Дела у него вроде как пошли в гору. Он написал предложение отцу, в котором просил о неограниченном отпуске, чтобы он мог поступить в летную школу и выучиться. Мне показалось, что это если эта просьба не будет одобрена, он уйдет из саентологии, что будет трудно для него. Ему придется отрезать себя от своих родителей и единственной жизни, которую он знал. Я была полна решимости поддержать его как только смогу, если он примет такое решение. Еще раз я ответила на письмо немедленно. На этот раз я не получила ответа. В последующие восемь месяцев я продолжала посылать письма, надеясь, что они попадут к нему. Я думала, что, может быть, его родители узнали, что он пишет мне, и сделали так, что он перестал получать мои письма. Поскольку я покинула саентологию, я считалась подавляющей личностью, и ни одному саентологу на хорошем счету нельзя было общаться со мной, но это не останавливало Квентина. Мне пришло в голову, что могло случиться самое худшее, и Квентин совершил самоубийство, но я продолжала писать.

Мне снилось много снов о Квентине и саентологии. Целый год каждую ночь мне снились кошмары об этой группе, в которых я убегала от саентологов, пытавшихся меня вернуть. Иногда мне снилось, как я сбегаю из тюрьмы. Через год такие сны стали мне сниться все реже и реже.

В июне 1977-го мне позвонил Чак Ол, работавший в офисе хранителей. Он сообщил мне, что Квентин в октябре умер. По его словам, Квентина нашли в коме в своей машине возле аэропорта в Лас-Вегасе. Причина смерти «неизвестна», а Мэри Сью распорядилась провести полное расследование его смерти. Чак хотел знать, звонил ли мне Квентин или пытался вступить в контакт со мной. Я была ошеломлена. Я давно чувствовала, что что-то произошло, но сообщение просто шокировало меня. Я сказала Чаку, что Квентин писал мне незадолго до гибели, и что я пошлю ему копии писем и сделаю все, чтобы помочь расследованию. Я чувствовала, что его мать имеет право знать, что случилось с сыном. Я знала, что она очень любила его. Я сделала копии писем и отправила их Чаку.

Совсем недавно я разговаривала с одним человеком, который был во Флориде в то время, когда Квентин уехал в Лас-Вегас. У нее было совсем немного информации о том, что с ним случилось. Я спросила ее, был ли одобрен его запрос на поступление в летную школу, и она ответила, что насколько она знает, нет. Он просто ехал на очередные трехнедельные каникулы и должен был веруться. Сейчас я убеждена, что Квентин совершил самоубийство. К тому времени, когда я услышала эту грустную новость, я возобновила занятия в Мичиганском университете и уже продвинулась по пути к новой жизни. Мне было очень жаль Квентина, но я поклялась, что сделаю все что в моих силах, чтобы прожить свою жизнь по полной. С момента выхода из саентологии, я никогда не принимала свою свободу как должное. Я знала как она драгоценна, потому что свыше пяти лет я жила без нее. Квентин погиб, но передо мной была вся моя жизнь, которую я проживу так хорошо, как смогу, в честь Квентина и себя. К счастью в университете у меня не было проблем, возможно, потому, что я занимала довольно высокую должность в саентологии, которая требовала от меня использовать свой ум и принимать решения, даже если они были на службе у группы. Я окончила Мичиганский университет со средним баллом 3.7, попав в лучшие 10% в своем классе19. В июле 1977-го мне позвонила Карен де ля Карьер, которая была одной из моих лучших подруг на Флаге. Она находилась с заданием в Лос-Анджелесе и хотела убедить меня вернуться. Она сказала, что организация переехала в совершенно новый комплекс, и что происходят удивительные вещи. Гарри Эпштейна, который был коммандующим офицером в то время, когда я ушла, убрали с поста после того, как обнаружили, что он «подавляющая личность». Она сказала, что из-за того, что Гарри был ответственным, когда я ушла, я могу вернуться без каких-либо наказаний, поскольку меня нельзя винить за уход, когда такая «подавляющая» личность была у власти. На несколько секунд я почувствовала соблазн. Я не сказала ей «да», но не сказала и «нет». Я сказала, что подумаю об этом. Когда я повесила трубку, я поняла, что никогда не вернусь. Я начинала новую жизнь, и было не похоже, чтобы в Мосркой Организации что-то изменилось. Через неделю она мне перезвонила, и я ей ответила, что не вернусь. Это был последний раз, когда я общалась с кем-либо из саентологии. Недавно я разговаривала с тремя бывшими саентологами, которые не уходили до начала 1980-х, все они были руководителями самого высокого ранга. Они сказали, что в конце 1970-х все намного лучшилось в саентологии, особенно, когда посланники Хаббарда пришли к власти. Они все были согласны с тем, что я ушла вовремя. Если кто-нибудь попытается вам сказать, что того ужаса, через который я прошла в саентологии, больше не встречается, не верьте, вокруг есть много людей, которые могут подтвердить, что все стало даже хуже. Окончив Мичиганский университет со степенью бакалавра гуманитарных наук, в 1980-м я переехала в Нью-Йорк. В то время как с одной стороны у меня все довольно хорошо складывалось в жизни, с другой стороны, то, что я пережила в саентологии, все еще влияло на меня. На протяжении нескольких лет я пробовала несколько разных специальностей, но ни в одной из них не сделала карьеру. Больше всего меня интересовала психотерапия. Полтора года я обучалась в институте психоанализа, но не завершила программу. У меня не было трудностей в обучении, просто отсутствовала мотивация, необходимая для завершения программы, и я нашла повод бросить До недавнего времени я не понимала, что моя неспособность к карьерному росту, особенно в этой сфере, имела тесную связь с тем, что я пережила в саентологии. Ведь мой «успех» в саентологии привел меня к полному опустошению, и у меня сохранялся глубокий подсознательный страх перед тем, чтобы стремиться к нему. В конце концов, любой успех, которого я добивалась в саентологии, был лишь временным и его можно было уничтожить в один миг в любое время по капризу ЛРХ. Успех означал для меня быть уничтоженной. Сейчас я понимаю это, я способна перепрограммировать свое подсознание, и наконец-то я начинаю решать эти проблемы. Я планирую вернуться в университет, чтобы получить степень магистра социальной работы. Я уже не в культе и могу добиваться своих целей без страха быть уничтоженной. Впервые за долгие годы я начинаю чувствовать себя как когда была восторженной честолюбивой идеалисткой восемнадцати лет. На этот раз, однако, я знаю, что никто не даст мне ответов о жизни. Сейчас я понимаю, что у меня есть разум, который прекрасно может провести меня через решения, принимаемые в жизни, и я никогда не поставлю ничто и никого над тем, что я знаю и чувствую. Сейчас я знаю, какие техники используются для контроля над разумом, и знаю, что в мире есть люди, которые без малейшего раскаяния будут использовать эти техники, чтобы манипулировать другими. Если я увижу, что человек или группа применяют их, моя связь с этим человеком или группой прекратится в тот же момент. Моя жизнь и мой разум принадлежат мне, и я никогда не откажусь от них снова.