Митрополит Сурожский Антоний. Труды

кого оно отображает, тождественны: знать имя означало понять самое существо

данной твари или, сколько возможно, и Творца. В Ветхом Завете имя Божие не

произносилось, оно обозначалось письменно четырьмя буквами ()213, которые мы произносим для удобства как

Яхве, но прочесть их, произнести их мог только ветхозаветный

Первосвященник, который знал тайну этого имени. И Маймонид, еврейский богослов

XIIвека в Испании, писал, что, когда собирался народ в иерусалимском

храме, когда пели Богу и молились Ему, Первосвященник перегибался через край

своего балкона и тихо, неслышно ни для кого, кроме Бога, произносил это священноеимя, которое, словно кровь, вливалось в эти молитвы, давало им жизнь, как кровьдает жизнь живому организму, и возносило эти молитвы до Престола Божия. Имясчиталось чем-то настолько святым, что его нельзя было произнести214. Мы знаем, что и в некоторых сибирскихплеменах Бог не имел имени. Когда они хотели Его обозначить в своей речи, онилишь поднимали руку к небу, указывая, что это Тот, имя Которого нельзяпроизнести и Который превыше всего.Имя действительно может слиться с существом: не то имя, которое мы знаемдруг за другом, клички, а какое-то более глубинное имя, то, о котором говоритсяв книге Откровения (Откр2:17). Этим обозначается неповторимость нашегоотношения с Богом, неповторимость той связи, которая есть у каждого из нас сБогом. Мы для Него единственны и неповторимы, у каждого из нас в премудростиБожественных глубин есть имя— может быть, то самое слово, которое Богпроизнес, когда любовью нас вызвал к бытию, и которое откроется перед нами какэта наша единственность и неповторимость в Его глазах, в Его сердце.Имя имеет еще одно, более практическое значение. Имя— это единственныйспособ обозначить предмет, зверя, человека, даже Бога. И как бережно мыотносимся к имени тех людей, которых мы любим, которых почитаем! Никто из насне позволит, чтобы кто-нибудь шуточно или унизительно, грязно произнес имялюбимого, почитаемого нами человека. Это нас взорвет, возмутит, мы этого недопустим! А вместе с этим как легко мы допускаем в своей речи легкомысленное,пустое, а порой даже кощунственное употребление имени Божия. Как легко мывосклицаем Его имя, и как нечутки мы к тому, что порой вокруг нас употребляетсяЕго имя шуточно или унизительно.Вот о чем мы молим: о том, чтобы мы сумели так воспринять наше сыновство,так переживали бы себя дочерьми и сыновьями Божиими, чтобы нам было невыносимоупотребление Божиего имени иначе чем с благоговением, молитвенно, трепетно. Такможем мы молиться, так можем мы думать о Боге, и лишь поскольку мы вырастаем втакую меру отношения к Самому Богу, отношения к Его имени, к святости и святыниэтого Имени, мы вырастаем постепенно и порой с трудом в какую-то меру нашегосыновства. Да святится имя Твое! Пусть Твое имя будет святынейнеприкосновенной, недосягаемой, святыней, перед которой можно толькопреклониться. Это имя зажигает в нас благоговение, трепет, любовь, радость,покаяние— имя, которое нас связывает с Богом той единственностью инеповторимостью взаимности, когда перед нами открывается Он и мы познаем Его