чтобы они отдохнули телом, душой, чтобы они ожили к новой, иной жизни.

Верно, так и случилось с теми, кого слуги хозяина привели к его вратам: их

приняли другие слуги— ангелы Божии, омыли их, одели, с честью, жалостью,

лаской ввели туда, где был приготовлен пир. И все с радостью, с благодарностью,

с трепетным сердцем, в изумлении принимали эти заботы, эту неожиданную,

незаслуженную ласку. А один, видно, кого тоже хотели омыть, одеть, отмахнулся

от этой ласки и заботы и ответил: мне сказали, что здесь кормят, я есть хочу!

Остальное мне не нужно: годами не мылся, всегда в лохмотьях ходил,— дайтемне попировать один раз в моей жизни! И вошел он как был, но хозяин велел егопрогнать,— не потому, что тот был в лохмотьях, а потому, что ему долюбви, до жалости, до милосердия хозяина не было никакого дела. Хозяин был емуне нужен, ему нужен был накрытый стол.И вот вопрос ставится перед нами очень круто: мы постоянно прибегаем к Богу—но в каком духе? Мы тоже нищие, мы тоже слепые, хромые, мы тоже износились иодеждой, и душой. И нас зовет Господь: придите ко Мне все труждающиеся иобремененные, и Я успокою вас (Мф11:28). И мы приходим— но как?Не приходим ли мы часто, как этот человек в лохмотьях пришел и пробился кстолу, потому что ему нужен пир, а не хозяин, нужна еда и питье, а не тоЦарство Любви, которое представляет собой этот Божественный пир? Не подходим лимы слишком часто и к молитве, и к причастию именно так, ожидая себе от Богапищи и питья: пусть Он дает, дает, дает… А что мы сами сделали для того, чтобысметь войти в Его хоромы, чтобы сметь быть там? Из притчи видно: от нас нетребуется, чтобы мы были чем-нибудь богаты; в Ветхом Завете есть место, гдеговорит Господь: Чадо, дай Мне твое сердце (Притч23:26)— всеостальное уже Мое. Да, все Его, но сердце человека, его любовь, егоблагодарность, его благоговение во власти самого человека, и никто, даже Бог,не в силах заставить человека любить, благоговеть, быть благодарным. Потому чтолюбовь и все, что из нее рождается,— это предельная свобода.Как мы подходим к Богу? Разве мы не бежим к Нему каждый раз, когда намхолодно в стылом мире и голодно в обездоленности нашей? А дальше, потом—что? Не входим ли мы к Нему в лохмотьях сознательно? Нищие шли в ужасе, что втаком виде предстанут перед своим господином, царем, а мы, когда становимся намолитву, неужели просто стоим, как нищие у врат богатого, или стучимсябесстыдно в двери того, кто может дать, но кому в лицо мы не заглянем, а толькобудем смотреть, что его рука уронила в нашу руку? Как подходим мы ко святомуПричащению: в сознании ли, что мы— действительно нищие до конца и не тонам дорого, что нам будет дано, а дорого, что есть Кто-то, Кто нас так любит,что мы можем прийти, словно блудный сын, обнищав, все растратив, и встретитьлюбящего Отца, родной дом?Нам надо об этом думать, потому что стать домочадцами не значит прийти туда,где кормят, где тепло, где мы под защитой,— быть домочадцами значитвлиться в семью и разделить с этой семьей все, чем она живет: не хлеб и пищу,