достоинства, чтобы противостать?

Я не хочу сказать, что можно построить настоящую внутреннюю жизнь, прочную и

полноценную, на гордости, но на чувстве собственного достоинства— да,

можно. И порой даже предполагаемое страдание может быть побеждено этим чувством

достоинства. Помню, во время освобождения Парижа мне предстояло пересечь

совершенно пустой мост. Вся беда была в том, что на другом его конце стоял

пулемет,— собственно, поэтому-то мост был безлюдный. Но идти надо было. И

помню, стоя на четвереньках за углом, я подумал: как быть? Можно ползти, аможно идти… И вдруг я представил себе, как унизительно ползти по пустому мосту—надо мной небо, вокруг весь город, и всего-то впереди эта нелепая штука,которая может вовсе и не выстрелить! Встать и пойти меня побудило не мужество,мне просто стало стыдно, когда я представил себе, как нелепо будет ползти наживоте 500ярдов, в то время как ничего не происходит. Я думаю, что оченьчасто, если бы мы посмотрели на себя и подумали: не выгляжу ли я нелепо?—мы бы ответили: да, потому что страшусь чего-то (что может вовсе не произойти)и не готов к этому.Бывают и другие ситуации, когда такая готовность приобретает гораздо большиеглубину и значение. Я пока оставляю в стороне ту целенаправленность, о которойговорил раньше, желание сделать что-то, что сильнее моего страха, иливнутреннего беспокойства, или физических препятствий, включая и острую боль.Сейчас я имею в виду взаимосвязь между страданием, физическим и нравственным, инашим положением в мире людей.Возьмем в пример зла человеческую жестокость, насилие. Человеческаяжестокость всегда врезается раной в человеческую душу или человеческую плоть.Это— место встречи зла и добра или невинности… Есть мучитель и жертва.Какая же возникает ситуация? Может создаться ситуация ненависти. Жертва можетобернуться к мучителю с ненавистью и постараться превратить в жертву его илисвести всю ситуацию к соревнованию ненависти и равновесию, вернее, нарушенномуравновесию силы, власти. Но это ничего не решает ни в отношении зла, ни вотношении страдания, потому что, если перевернуть ситуацию, если жертва станетмучителем, агрессором, зло просто удвоится, страдание только переместится надругую сторону. С вашей точки зрения разница велика, но объективно этоне так. Количество ненависти возросло, страдания— тоже, и совершеннобесцельно, без всякого творческого результата; невозможно отучиться бить других,потому что тебя самого жестоко избили. Ты только решаешь: надо стать сильнее.Но возьмите другую ситуацию, речь пойдет о конкретном человеке. Мой старшийдруг, Федор Тимофеевич Пьянов, во время войны был взят в концентрационныйлагерь. Я встретил его после войны, и в беседе он сказал, что изконцентрационного лагеря, где он провел четыре года, он вынес тревогу. Яспросил, что он имеет в виду— потерял ли он веру, или его одолелоотчаяние, и он ответил: «Нет. Но пока я был в концентрационном лагере, я чувствовал,что у меня есть право и власть заступаться за тех людей, которые так мучили