Отвергая возможности одну за другой, апофатическим методом, приходим к положительному, катафатическому результату. Пустынничество – это путь уединенного внутреннего подвига, это и духовное творчество, ибо человек предоставлен самому себе (он советуется, но время от времени), а с Богом он должен быть каждую секунду.

Этот подвиг чрезвычайно труден, потому что Господь постоянно назирает Своего раба, человек постоянно взыскует Божьего участия, но постоянно и тут же находится и “третий лишний”, т.е. враг нашего спасения – бес и ничем его не остановишь – он тут – это попущено. Поэтому – это подвиг для богатырей духа, кстати, как и подвиг Христа ради юродства. Этот подвиг изначально требует огромной выносливости, светлого ума и хороших физических сил. Монашество – призвание, но у монаха вся жизнь – молитва, а молитва – это дар Божий.

В чем же дар уединенного внутреннего подвига? Божий дар – это высочайшая свобода. Даже в монастырь можно постричь насильно, а в пустыню насильно не выгонишь. Духовная свобода – это обратная сторона пустынничества.

В чем церковное служение отшельничества или пустынножительства?

Пустынник – молитвенник за весь мир. Они в больших подробностях знают заботы мира. Не только страдания проходят через сердце молитвенника, но и, вообще, все заботы мира. Находясь в пустыне, они принимают участие в делах мира, но в определенном смысле – со стороны. Дело в том, что богатыри духа в апостольской терминологии – это люди, пришедшие в полный возраст Христов (к Еф.4,13), а молятся и наблюдают они за младенцами во Христе, за малыми сими. Теперь и понятно, почему они должны быть поодаль, потому что так же, как взрослые люди, не все могут играть с детьми в лапту или в дочки-матери, а только некоторые, но для этого надо иметь чрезвычайный педагогический талант, а вообще не получается – будет фальшь. Точно также, существуют взрослые игры – партии политические или придворные, митинги, придворный этикет.

Григорий Богослов, совершив свое дело, подготовку и проведение II-го Вселенского Собора, взмолился, т.к. вынести придворного этикета не мог – и то, что он должен был иметь приличный стол, и то, что перед ним расступаются, как перед диким зверем (как он выразился) – это для него было совершенно невыносимо. Другие могут: Нектарий, Максимиан (после Нестория), “муж святой простоты и простой святости”. Иоанн Постник, например, отказывался от патриаршего престола – тогда его арестовали во дворце, а в соседней комнате собрали собор и выбрали его в патриархи. Он покорился, но предупредил – все дела только после 3-х часов, до 3-х –я пребываю в непрерывной молитве.

Тихон Московский – когда к нему приходили, то получали в ответ – Святейший молится.

Таким образом, некоторые “взрослые” могут жить в миру, но для этого надо иметь особый дар – дар духовной педагогики, а если его нет, то и не нужно взрослому человеку участвовать в детском обиходе. Игра в банки, в коммерцию, в науку, в искусство – детские игры. Пустынник может понимать в искусстве, но сам он играть в эти игрушки не может. Но ведь помощь взрослых людей детям нужна. И Симеон Столпник, пока жил в общежительном монастыре, мучил братию, как раз, чрезвычайностью своего подвига (они видели и им было тяжело). Как только он оказался на столпе, то он сходит со столпа на 3 часа в день – принимает народ, утешает, ободряет, защищает обиженных, императоры просят его присоединиться к решениям Вселенского Собора. Другими словами, взрослые наблюдают за жизнью детей поодаль, но следят, чтобы дети друг друга не обижали. Мария Египетская, когда ее нашел в пустыне Зосима, первое, что она спрашивает: “Как там у вас? Мирно ли? Благополучно ли? Как императоры?” Зосима отвечает ей как бы по уставу: “Господь по твоим молитвам даровал нам прочный мир.” Проблема Иоанна Златоуста. Добрый порядок не определяет мирную жизнь, ведь гонителем Иоанна Златоуста был другой епископ старшей кафедры Феофил Александрийский, прославленный Александрийским патриархатом до сих пор. Феофил Александрийский фигурирует в правилах святых отец. Оказывается, что вот эта безусловная свобода высокого пустынника, соработника и друга Господня именно не связанная (отсутствие всяких пут, в том числе и церковных), эта-то свобода делает пустынника авторитетом для всех. Поэтому для живого Иоанна Златоуста защитником явился Нил Синайский против императора Аркадия, для мертвого Иоанна Златоуста (а другой святитель Кирилл Александрийский называл его иудой) авторитетом явился преподобный Исидор Пелусиот.