Германн должен взойти на «узкую, витую лестницу» (282). На «витую лестницу», ведущую в Срединную палату, ученик восходит при посвящении во второй градус.

«Витая лестница» символ эволюции – изменения сознания. Сам цикл посвящений связан с эволюцией сознания.

«В ключевых нотах и задачах трех градусов, – раскрывает нам тайны масонства Фостер Бейли, – просветление через алкание света, мудрость через накопленные знания и бессмертие через процесс воскресения – воплощен весь сюжет эволюции человечества, то есть, в последнем счете, сюжет эволюции сознания» [114].

Германн пришел за словом мастера, за тайным знанием, которое дает власть над миром. Он готов взять на себя любой грех графини, если она каким-то образом связана с этим грехом. Даже тот грех, который связан «с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором» (284). С его стороны есть предложение отдать душу, – на такое предложение всегда откликается злой дух. Но его предложение, по-видимому, не очень серьезно, – им больше движет желание прокатиться на бесе. Его клятвы не соответствуют значимости происходящего. Германн умоляет ее «всем, что ни есть святого в жизни» (284). Здесь Пушкин также иронизирует по поводу высоты идеалов интеллигенции, – оказывается святое в их жизни это чувства, да еще чувства и не очень высокие: всего лишь чувства матери, супруги и уж совсем низкие чувства любовницы. Чего же святого ищет интеллигенция, если святым называет низкие чувства?

При посвящении в третий градус кандидат, ищущий степень мастера, должен пройти через символическое умерщвление. Но Германн становится фактически сам невольным убийцей, не мастер его убивает, а он мастера. Оказывается в масонской мифологии такое убийство глубоко символично. «Если бы люди исследовали значение еврейской расы, – рассказывает об этом Фостер Бейли, – они бы отчетливей постигли и с большим сочувствием отнеслись к ее цели и судьбе. Она – символ людской расы в целом. Евреи – вечные странники, как и индивидуальный человек. Везде-то доискиваются они того, что потеряли, для чего отправляются в чужие страны, зарабатывают деньги и набираются мастерства. В самой масонской драме они символизируются тремя негодяями, которые отторгли и убили своего Великого Мастера, тем самым персонифицируя природного, материального, человека, людскую расу, которая долго искала материальных благ, отторгая божественное “Я” во внутреннем Храме человеческой жизни» [115]. Германн, оказывается, исполняет совсем иную роль, – не ту, на которую он претендовал. Здесь Пушкин снова показывает роль дворянства в русской истории, – оно претендовало на то, чтобы улучшить «гнусную российскую действительность», но оказалось чуждым ей разрушителем, – инородным племенем в теле нации.

Однако у посвящения свои законы. Даже убитый мастер при своей смерти может явиться посвятителем. Многие колдуны не могут умереть до тех пор, пока не передадут своего беса кому-нибудь путем прикосновения. Пушкин не делает на этом моменте никакого специального акцента, но об этом он упоминает. «Перестаньте ребячиться, – сказал Германн, взяв ее руку (выд. мною – свящ. В.С.). – Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? – да или нет?» (284). Напомним, что незадолго до этого эпизода Пушкин показал, что графиня носит в себе беса. На похоронах графини Германн «оступился и навзничь грянулся об земь» (289), ему показалось, «что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом» (289). Покойница, оказывается, не совсем мертва, – она желает что-то передать Германну. И вот ночью она является ему, против своей воли, – ей велено возвестить тайну трех карт.

После этого Германн становится просто одержимым. Идея трех карт заслонила в его воображении всю остальную жизнь. Жизнь для него стала игрой, – игрой воображения и игрой карточной. «Все мысли его слились в одну, – пишет Пушкин, – воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила… Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очаровательной фортуны» (291). Здесь Пушкин, пользуясь условным языком, которым он обоз-начает масонские ложи, намекает на то, что Германн мечтает о масонских ложах Парижа.

Но диавол платит черепками, – «посвящение» Германна кончается для него трагически. Он становится безумцем, – на духовном языке одержимым, бесноватым: «он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро:”Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..” (294). Германн остался в воображаемом пространстве, в котором правит бес. Пушкин – гениальный мастер детали. Германн сидит в Обуховской больнице, но «обух» – это тупое место у топора, он сидит в «тупом» месте. Перед посвящением кандидат должен умереть для новой жизни, очистить свою душу от нечистого. Но часто такое очищение, говорит нам Евангелие, заканчивается еще большей нечистотой. 17-й нумер (1 и 7) – это образ евангельского бесовского одержания, когда в пустой, очищенный дом вместо одного беса входят семь худших (см.: Мф. 12, 45). Однако он не проваливается в преисподнюю, как Пушкинский Дон-Жуан, а остается в виртуальной реальности. Ему не дали того, что он просил, по-видимому, не слишком серьезна была его просьба и не слишком серьезными были его клятвы. А, может быть, он не успел еще достаточно онемечиться, – слишком много в нем еще осталось русскости и в данный момент он не годится для ада. Одним словом, жизнь его изолирована от мира. Возможно, он сохранен для покаяния.Вообще сумасшествие имеет глубочайший мистический смысл – это попытка убежать от рабства бесовского ума, в оковы которого мы все попали в грехопадении. Змей обольстил Адама и Еву хитрейшим способом – он научил их думать, познавать, анализировать, то есть пользоваться умом точно так же, как он. Иначе говоря, он предложил им свой ум, а они приняли его ум – и, отождествив со своим, оказались у змия в рабстве. Человека не надо было уже обольщать – он, сделав свой выбор, свободно определился – и теперь без принуждения работал на древнего обольстителя. Германн у Пушкина – это типичный представитель тех, кто обольстился этим диавольским знанием. Но он еще слишком живой человек, чтобы не почувствовать мертвечину этого хладного ума. Германн убегает из этого ледяного царства бесовского ума – сходит с этого ума. Но трагедия его в том, что зачатков другого ума, ума Христова он еще не приобрел. Потеряв бесовский ум, он обольщается бесовскими образами. Бес ума уступает место семи бесам образов – бесам обольстительных страстей.Германн – жертва безбожной гуманистической культуры, в которой каждый пользуется миром, человеком и пытается даже воспользоваться Богом для удовлетворения своих страстей. Знание в этой культуре – это доступ к управлению – к власти над миром и человеком. Это знание эзотерично – к нему не каждого допустят – в такое знание и в такую власть посвящают. Германн не допущен к этой власти – он не готов к ней – в нем еще слишком много человечности. Он выброшен на дно жизни. Потеряв ум бесовский, но не найдя Христа и Христова ума, – он оказывается совсем без ума в виртуальной стране, образ которой рисуют ему неизжитые страсти.Такова судьба Германна. Но таков же и путь нераскаявшегося русского дворянства и интеллигенции. Пушкин прямо пророчествует здесь об их судьбах. Самый главный российский «интеллигент» Владимир Ильич Ленин разрушает все основы народной жизни, и сам под конец жизни в буквальном смысле делается безумцем, который мог произносить только отдельные бессвязные слова [116].Пушкин как пророк