Мне оставалось проанализировать иудаизм. Между остальными религиозными системами и иудаизмом существует пропасть. История имеет смысл. Бог это личность, у Него личные отношения с людьми и Он открыл Себя. Его Откровение сосредоточено вокруг поддающихся проверке исторических фактов, а не на человеческих спекуляциях: исход из Египта, овладение Землей обетованной, царство Давида, возвращение из плена и т.д. Его пророки возглашали пророчества, которые исполнялись сотнями, и совершали чудеса, засвидетельствованные современниками. Не было в иудаизме ни суеверий, ни басен16. По сравнению с буддизмом, он представлялся мне связным, исполненным доброго смысла, жизненности и надежды. По сравнению с индуизмом я находил иудаизм разумным, здравым, рассудительным, связным, лишенным противоречий и мессианским.

Был, тем не менее, один вопрос, который постоянно вставал передо мной, пока я читал Ветхий Завет: пришел ли Мессия?

Но ответ имелся у меня уже задолго до того, как я покинул “свидетелей Иеговы”.

Глава 14

Обращение

Ценность религии

Религиозная личность имеет обыкновение основывать свое спасение на факте принадлежности к той или иной определенной религиозной группе, вере в те или иные конкретные нормы, исполнении тех или иных специфических ритуалов. Такое представление настолько укоренено в сознании народа, что кажется несомненным в силу своей популярности.

Обе религиозные группы, к которым я принадлежал, поддерживали такое представление. Именно оно вдохновляло мои искания истинной религии в течение тех нескольких месяцев, которые последовали за моим уходом от “свидетелей Иеговы”. Но снова взявшись за изучение Библии, я увидел, что эта теория была ошибочной.

В это время я многократно перечитывал Новый Завет и снова оказался лицом к лицу с Посланием к Римлянам. Помню, что я читал его по-гречески, чтобы видеть, что говорит текст буквально.

Первый шок я ощутил, когда увидел, что все мы, без исключения, виновны пред Богом. В 1,32 говорилось: O}ti oiJ ta’ toiau[ta pra;ssontes a]xioi qana;tou eijsin (“Делающие такие дела достойны смерти”). Все, кто лгут, вожделеют, завидуют, обманывают, хвалятся, непослушны родителям и т.д., которых перечисляет Послание к Римлянам в стихах от 1,18 до 1,31, достойны смерти. “И ничего не значит их религия? - подумал я. - Ни их мораль?” Ответ я нашел несколькими стихами далее, в 2,3: Logi;zh de’ tou[to, v\ a]ntrope oJ kri;nvn tou’w ta’ toiau[ta pra;ssontaw kai’ poiv[n au’ta; o”ti su’ eJkfeu;xh to’ kri;ma tou[ Qeou[ (“Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же?”). Нет, сам факт плохо судить о каком-то действии не избавляет меня от вины, но, возможно, делает меня еще более виновным, ибо, зная, что это плохо, я это делаю тем не менее. Я настаивал: ну, а религия? Может ли она меня спасти? - И ответ был снова отрицательный, и Павел приводил в пример иудеев. Ибо закон или религиозность не спасали их; если они грешили, они были виновны, и это было неизбежно. К Римлянам 2,12 говорило об этом ясно: o}soi ga’r ajno;mvw h}marton, jano;mvw kai’ ajpolou[ntai, kai o}soi ejn no;mv h}marton, dia’ no;mou kriqh;sontai (“Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся”).

Но тогда, чего стоит религия? Что мне дает тот факт, что я покинул “свидетелей Иеговы”, поскольку это была религия ложная? Чего стоили мои поиски истинной религии, если, как грешник, я не могу надеяться ни на что, кроме осуждения? Когда я дошел до стиха 3,20, картина стала еще более мрачной: dio;ti ejx e]rgvn no;mou ou] dikaivqh;setai pa’sa sa’rx ejnv;pion aujtou[, dia ga’r no;mou ejpi;gnvsiw aJmarti;as (“Потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех”). Не было в религии надежды. Самый закон Божий мог только лишь показать мне, что я грешник, но не спасти меня.