Vidal César Monzanares
- Сезар, мы получили твое письмо и мы готовы обо всем забыть, если ты спокойно возвратишься вместе с нами, - любезно предложил мне Феликс.
Признаюсь, что такое предложение меня изумило. До чего готова дойти “Сторожевая башня” ради сохранения своих членов? От политики террора она могла перейти к великодушию, если это позволяло ей избежать скандала.
- Я не собираюсь возвращаться, - сказал я. - Я открыл истину и чувствую себя свободным и счастливым.
- Хорошо, - продолжал Феликс. - Мы прочитали твое письмо, и оно внушило нам определенное беспокойство. Я считаю своим долгом предупредить тебя, что если ты станешь говорить что бы то ни было против “Сторожевой башни” или если ты попытаешься присоединиться к какой-нибудь другой религиозной организации, мы объявим о твоем отлучении как антихриста.
- Послушай, Феликс, - возразил я, - я не связан ни с какой религиозной организацией, а о “Сторожевой башне” я не буду говорить ничего кроме правды - чистой, простой и объективной. Если, после того, как я попросил у вас дать мне свидетельство о выходе из организации, вы заявляете, что вы меня отлучили, если вы говорите, что вы меня изгнали, тогда как наделе я ухожу по своей собственной воле, то в этом случае вы не делаете ничего иного, как лжете.
Феликс скорчил легкую гримасу, слушая мои слова. Все было ясно: я видел вещи такими, каковы они есть, и я не собирался возвращаться в лоно “Сторожевой башни” никакой угрозы ради. Такое мое настроение делало для них необходимым меня наказать. В обычной ситуации они бы ограничились угрозой отлучения, чтобы заставить меня хранить молчание (именно так они поступили с Хуаном-Антонио), но ответить на мой вызов они могли одним только способом. И вот теперь, в присутствии Хуана-Антонио, они попытались сделать то же, что Рауль, Хосе, Джени и я пытались сделать несколько лет назад с евангелическим пастором:
раздавить меня. Не было вопроса о поиске истины, но лишь о том, чтобы растерзать меня, заставить меня ясно понять, что они не потерпят никаких “провокаций”. Их было двое пресвитеров, а мне едва исполнилось девятнадцать лет, так что, казалось, победа заранее склоняется в их сторону.
Перед тем. как начать сражение, Феликс улыбнулся.
- Одного мы никак не можем уразуметь. Вплоть до последнего месяца ты был проповедником и собирался им быть и впредь. Что же заставило тебя переменить мнение?
Я, не колеблясь, отвечал:
- “Сторожевая башня” издала искаженную версию Библии, чтобы обосновать свои ложные учения.
Говоря это, я заметил, что Феликс жестами выражал свое несогласие, а Теофиль еле сдерживался, чтобы не начать кричать.
- Хорошо. Я, несомненно, не знаю греческого, - продолжал Феликс, - но я знаю, что версия “Нового мира” гораздо лучше любого другого испанского перевода. Она, я бы сказал, более понятна. Например, в других версиях встречается слово “центурион”. Никто не знает, кто такой центурион. В нашей же версии это слово переводится как офицер итальянской армии. Так гораздо проще.
- Версия “Нового мира” составлена на южно-американском жаргоне, в силу чего невозможно понять большинство фраз, но самое важное это не ее дурной стиль, ни дурной перевод, хотя, конечно, и это важно, но то, что она фальсифицирована.