Prep. Macarius of Optina

Ты пишешь, что накануне полугодового дня смутилась о ней; говоришь: "Господь даде, Господь и отъя", – а не докончила: буди имя Господне благословенно во веки (Иов.1:21). Краткость здешнего времени что против вечности? а скорбное и приятное все проходит мгновенно; обратишь взор на прошедшее, – видится как сон. Попечемся о будущем, воображая ее блаженство, а не лишение.

Письмо 70

Прискорбна для меня скорбь твоя или просто немирство к Се, которую я не хочу совершенно оправдать, но надобно иметь рассуждение: неужели она так далеко зашла, что и не может быть исцеленною от своих запутанностей, о коих ты пишешь, что она одно мыслит, другое делает, говорит и пишет? Не худо взглянуть нам на себя; имеешь ли и ты дар рассуждения? не можешь ли ошибаться в своем мнении при взгляде на действия других, имея еще не очищенное от страстей душевное око?

Это я видел в тебе, когда ты против меня приняла помыслы, чего я совершенно не имел и не имею, – видит Сердцеведец! От чего же это произошло? не от остраствованного ли устроения? когда ты, имевши веру ко мне, хотя недостойному оной, могла принять такие ложные мысли: кольми паче о той, с которою живешь и имеешь ежедневное обращение.

Ты знаешь, как враг ненавидит нашего спасения, завидует тем, кои хотят идти путем спасения с окормлением от других; даже ненавидит и гласа утверждения и всячески старается разрушить сей союз. Это нам показали: св. авва Дорофей и Феодор Едесский, да и другие многие отцы о сем учат. То не употребляет ли он своих козней, дабы поселить в вас немирство, влагая и тебе, и ей противные друг против друга мысли и обоих низлагая.

Скажу например: ты примешь какойнибудь помысл о ее действиях, обличишь ее, но совесть ее в этом не видит вины: она оскорбляется, но после открывается в оскорблении, приносит раскаяние перед тобою; а ты говоришь, что вперед не будешь ей говорить, – это еще больше ожесточает.

Подобные случаи, полагаю, в последнее время нередко случались и очень могли быть; когда ты на меня приняла помыслы неправильные, кольми паче могла на нее принимать, а особенно при содействии страстей и вражиих подсад.

Не думай же, чтобы я ее оправдывал; я вижу в ней недостатки и погрешности, и во многом виновною перед тобою, в коих нещадно обличал ее и обличаю. Но тебе я все молчал, слепо веруя, что можешь окормить ее и понести немощи, удостоверяясь письмами твоими и тем, что обогащена отеческими книгами и много их читала и писала. Но когда только слегка говорил тебе о снисхождении, то увидел, это тебя потрясло, и полагаю оттого, что ты, обнося в уме одни ее недостатки и поползновения и происходящие смущения, отяготилась пребыванием ее у тебя.

Все это в течении трех лет скоплялось и возросло до такой степени, что, как вижу, не можешь ее и понести.

Но при всех ее немощах и душевном неустроении нельзя сказать, чтобы она не имела произволения к исканию спасения и покорения. Но козни вражии воздвигают смущения, и она, не видя оному разрешения, впадает в малодушие; а ты представила, что она уже не имеет и произволения. Эти мнения твои ложны.

Не знаю, почему мои письма, писанные к тебе по приезде ее сюда, тебе не понравились; и ты требовала какогото моего откровения, и видела мой на тебя гнев, когда я писал к тебе на твои же письма, что имеешь скорбь на нее, не имеешь мира, о средствах к умиротворению к ней и к Л. Ле (к которой ты тогда также не имела мира); а ты вывела противное из оного заключение.

Тут, при всех твоих мягких словах о готовности пожертвовать жизнью к моему успокоению, но в том же письме я видел противное действие. Это меня расстроило и огорчило: до какого ослепления ты достигла, – и не мог ничего тогда тебе писать. Как хочешь приими и назови сие мое обличение: я должен нести и по делам моим, и по всему. Не легко моему сердцу и сие, что пишу к тебе обличения, но и умолчать не могу.