Kniga Nr1148

Как показывает протоиерей Георгий Митрофанов, приводя мысли отечественных религиозных мыслителей и богословов, в Советской России (СССР) сущностью политики стало преступное обхождение человека с человеком. Ненависть к врагам стала главным побудительным мотивом к созиданию добра - гуманного и справедливого общества рабочих и крестьян. В результате, строится общество, названное И.А. Ильиным, в противоположность аристократическому (обществу "наилучших") какистократическим (обществом "наихудших"). Протоиерей Георгий Митрофанов напоминает, что русские философы подчеркивали: рано или поздно, но принципы частной собственности (а также все остальное, отсюда вытекающее) будут в России восстановлены. Но это восстановление будет болезненным и окажется омраченным тем, что выстраивать старые-новые отношения придется выходцам из коммунистической системы, так сказать, оборотистым и аморальным "какистократам". История новейшей России явилась доказательством сказанному и написанному еще в 1920-х годах.

Другим трагическим результатом осуществления идеологии коммунизма в России стало уничтожение общественных элит, приведшее к необратимым последствиям социального и общественно-психологического характеров. Создание новой элиты - коммунистической - предусматривало появление несамостоятельного и интеллектуально зависимого от марксистско-ленинских догм человека, следовавшего в фарватере чужой мысли, будь то рабочий (крестьянин; советский служащий) или интеллигент новой формации, "беззаветно" преданный делу партии. В условиях, когда в Европе поднимал голову и утверждался фашизм, русские философы провидчески усмотрели связь двух тоталитаризмов, утверждавшихся на нивелировке человеческой личности.

"Представители русской религиозно-философской мысли уже в 1930-е годы, - пишет протоиерей Георгий Митрофанов, - поставили вопрос о глубоком идейно-мировоззренческом и организационно-политическом созвучии коммунизма и фашизма, открывших в историческом развитии человечества эпоху тоталитарных утопий" (С. 207 монографии). Воспоследовавшее далее заключение о слиянии "красносотенной" и "черносотенной" стихий в русской революции, получившее окончательное оформление в рамках послевоенного национал-коммунизма, преодолевшего зыбкую грань между тоталитарными утопиями коммунизма и фашизма, представляется, таким образом, блестяще проиллюстрированным (С. 210 монографии).

Но главное, на что обращает внимание протоиерей Георгий Митрофанов, как мне представляется, даже важнее указания на похожесть тоталитарных утопий Востока и Запада. - Он подчеркивает факт архаизации и примитивизации общественного сознания русского народа, что неизбежно должно было "обусловить разрушение вековых начал общественно-политической жизни, объединявших Россию с христианской Европой" (С. 213 монографии).

Разумеется, автор обращает пристальное внимание и на духовно-религиозные результаты осуществления идеологии коммунизма в России. Он справедливо указывает, что религиозные мыслители Русского Зарубежья видели в большевизме - явление религиозного порядка, кощунственную пародию на Церковь. "Лжерелигиозная идеократия", псевдоморфоза демократии, установленная в СССР, оказалась самой, пожалуй, страшной диктатурой над духом и совестью миллионов. Коммунистический дуализм был испытанием не только для тех, кто продолжал верить в Бога и оставаться верным своей Церкви в условиях гонений и репрессий, но также и для новых, родившихся после 1917 года поколений, воспитывавшихся в плену идеологических схем и квазирелигиозных представлений, подменявших и использовавших христианские понятия справедливости, добра, милосердия. В подобных условиях оказалась востребована как никогда классическая русская культура, которая, как указывает протоиерей Георгий Митрофанов, "при всех свойственных ей духовных противоречиях, могла быть положена в основу духовно-религиозного возрождения России" (С. 252 монографии).

Последняя глава анализируемой работы посвящена феномену евразийства как религиозно-натуралистической псевдоморфозе коммунизма. Как мне представляется, это одна из самых актуальных частей книги. Протоиерей Георгий Митрофанов, подобрав соответствующий материал, показал, почему лучшие представители религиозно-философской мысли Русского Зарубежья считали евразийство опасным искушением. Так, "размышляя о мировоззренческой небрежности и этической неразборчивости, которые подталкивали нередко интеллектуально одаренных и патриотически настроенных адептов евразийства к признанию коммунистического режима, протоиерей Георгий Флоровский обнаруживал первопричину этих особенностей евразийской идеологии в глубокой отчужденности ее основополагающих теоретических принципов от церковного мировоззрения" (С. 268 монографии).

Рассмотрение религиозной жизни народов в качестве лишь одной из особенностей "месторазвития" того или иного народа, для христианского православного сознания изначально неприемлемо. Педалирование вопроса о специфичности, "особости" русской культуры и противоположности, даже враждебности ее Западу, могло привести к порочному игнорированию самого важного фактора: Россия и Запад объединяются христианством в гораздо большей степени, чем Россия и нехристианский Восток - психологией, общей политико-правовой моделью управления и т. п. Впрочем, опасность евразийства заключалась еще в одном обстоятельстве, на что также обратил свое внимание автор - его (евразийства) адепты предлагали свое учение "в качестве мировоззренческой коррективы коммунистической идеологии, стремившейся сделать победивший в России коммунизм более приемлемым для его некоторых патриотически настроенных оппонентов" (С. 277 монографии). "Национальный (или, лучше сказать, националистический) знаменатель" подводился под коммунистическое здание, построенное на антихристианских принципах. То, что и сегодня подобные настроения имеют место быть у определенной части ностальгирующих о былом величии "советского Вавилона" "православных радетелей коммунистической идеи" - весьма симптоматично, но не удивительно. Как пророчество звучат приводимые протоиереем Георгием Митрофановым слова Г.П. Федотова: "Евразийство у власти, управляющее по большевистской системе, могло бы реабилитировать даже большевизм" (С. 284 монографии).