Не все мои листочки-воспоминания хранят даты. Конечно, это лучше бы исправить, но время ушло, да и писалось в этих отрывочных воспоминаниях не многое, даже не всегда главное. Писалось чаще всего с одной целью — выразить благодарность Богу и преподобному Авве. Даже мысль собрать их и как-то объединить пришла много позже, потому и не следую точно времени их написания, а стараюсь сохранить отдельные штрихи празднований, которые могли бы оттенить и ярче выявить основную идею замысла — благодарность Богу. Так, могу сказать, что в Лавре, еще в детские годы, когда наместником был отец Пимен (Извеков)CXLV, в будущем Патриарх, впервые услышала о том, что фаворскому свету посвящены целые книги! Это очень удивило. Как о таком невыразимом явлении, как нетварный свет (что он — такой, узналось, естественно, позже), можно много говорить и писать?! Удивило и запомнилось имя святителя Григория ПаламыCXLVI. Обо всем этом — о святителе Григории и его творениях — мы узнали из проповеди будущего Патриарха. Тогда же вспыхнуло желание прочитать написанное святителем Григорием, хотя не было никаких надежд на его исполнение. Прошли годы, но не прошло стремление в такой праздник бывать на службе в Лавре. Слава Богу, что это удавалось.

На всенощной светлее от белых с серебряным люрексом облачений духовенства. Заметно уходит лето. У икон уже осенние цветы — белые гладиолусы и густо-малиновые флоксы. Паремии уносят на Синай и в глухую пустыню, где пророк Илия спасался от гнева Иезавели. Все хорошо, никуда не тянет, ничего другого не хочется, и если еще о чем-то можно жалеть, то только о том, что нет соответствующей подготовки к празднику, что многое из службы убегает от внимания или скользит по поверхности. Наверное, об этом всегда будет болеть душа. Никто не попался нам, к кому можно было бы попроситься на ночлег, и мы поспешили на электричку. Не близко, конечно, но ничего, не привыкать. Утром уже значительно темнее и прохладнее. Луна и звезды! Быстро собираемся и идем на вторую платформу, как написано в расписании. Электричка подходит к третьей! Народу мало, времени тоже. Прыгаем, вспомнив молодость, с одной платформы, карабкаемся впопыхах на другую. Машинисту, наверное, смешно смотреть на нас, а нам бы только успеть... Успели! Слава Богу, медленно ползем вместе с электричкой, но в 6 часов уже идем по Посаду в серо-голубом рассвете. Над головой протрубили молодые лебеди. Низко летят. Видны их длинные белые шеи. Они покружили над речкой и исчезли, улетели на юг.

Мы успели к началу литургии и даже до литургии успели поисповедоваться. Многие из учащихся причащались. Это особенно приятно, когда много причастников. Пусть лично незнакомые люди стоят рядом, идут потом чинно к одной Чаше, главное — она всех объединяет. Церковь собирает и возносит к Богу. Литургия в праздники так быстро проходит! Вынесли поднос со всем великолепием плодов земных: виноград, персики, яблоки, груши. Освятили их, потом покропили всех присутствующих. Обычно в храме в этот день к запаху ладана прибавляется густой аромат зрелых яблок, будто храм переместился в сад. Нам опять надо спешить на электричку. Там, если удастся сесть, можно будет вздремнуть и сквозь дрему думать о свете, фаворском свете, который может одним своим лучиком, хотя бы самым маленьким, преобразить все в душе... Но если и не испытает душа такого чуда, уже то, что была возможность помолиться на литургии в Лавре, стоит признания: Хорошо нам здесь, Господи!80

Преображение

19 августа 1994 года

Жара быстро сменилась значительным похолоданием. Небо затянуло плотным серым пологом. Только накануне Преображения появились разрывы и радостная голубизна сверкнула в них. На всенощную поехала в Данилов монастырь: очень хотелось дружного, согласного и мужественного звучания тропаря и кондака празднику. Пели неплохо, но как-то вяло, без огонька. Прочитанная накануне Служба по Минее оживила в памяти слова и воспоминания о прежних службах в этот день, но в храме всегда хочется снова получить искорку, оживить ею уставшую душу. Надо в Лавру! Хорошо, что удалось законспектировать воспоминания Дубовой о виденном на Фаворе в 1993 году. Теперь все мысли устремлены к Лавре. Надо пораньше встать, чтобы успеть уже к поздней литургии, к ранней никак не получится.

Утром вышла в золотой восход. Ни единого облачка на ясном голубом небе! Светло, тепло, тихо, будто и не было никаких туч. В электричке подобрался спокойный народ, все сидели тихо. Это всегда хорошо, особенно в праздничный день. Уже видно блестящую чашу с крестом, венчающую лаврскую колокольню. Она мелькнула слева, ненадолго укрылась за холмами и скоро во всей красе вместе с Успенским собором встала на шоссе. Электричка делает крюк, объезжает древнюю Ярославскую дорогу и подвозит паломников с восточной стороны. Идешь старым Посадом, видишь всю Лавру с пригорка. Всегда она удивляет, всегда стоит на земле немеркнущим чудом, к которому привыкнуть невозможно. Лаврский звон созывает к праздничной литургии. На территории Лавры все цветет, много зелени. К Преподобному в Троицком соборе большая очередь. В Успенском прочитали часы, открыли Царские врата. Столп яркого солнечного света устремился на престол. От фимиама — воздух голубой. Ярко горят в потоке света бледно-лиловые флоксы, стоящие около семисвечника. Слабым голосом начал отец Кирилл литургию. Служащих много, в основном молодые архимандриты, игумены и иеромонахи. Из диаконов старшим был отец Ювеналий. Хором, видимо, руководил Бульчук: тон он дает высоко, не все могут его взять, и поэтому нередко у ребят срываются голоса. Напряженность и некоторая крикливость сопровождают его усердие. Но вот он несколько успокаивается, и над толпой плывет мое любимое: «Агиосо'Феос...» («Святый Боже…..» по-гречески). И мелодия, и греческое традиционное звучание этих обращений примиряют со всеми недостатками, и уже ни на что постороннее не хочется реагировать. Только бы слушать и ни на что не отвлекаться. Замечаю, что здесь, в этом соборе, уже не в первый раз все внимание забирает, собирает и даже защищает от привычной рассеянности икона Успения Божией Матери. Очень хорошая, заметно отличающаяся от остальных, сравнительно недавно вернувшаяся к нам из далеких веков (то есть освобожденная от позднейших записей) усердием реставраторов. Жаль, что другие иконы местного ряда этого огромного иконостаса смотрятся темными контурами на тяжелом золоте фона.

Служба очень хорошая, и в соборе хорошо, как нигде. Не хочется ни о чем думать, ни на что отвлекаться. Только бы подольше сохранить эти воспоминания! Времени у меня, как всегда, в обрез, но так хочется прибавить к службе и время молчания, время созерцания дивной красоты, которая встретит, если выйти из храма и сразу пройти пешком одну остановку до электрички. На это уйдет часа два, но зато над головой голубое небо, впереди — пустынная дорога мимо домиков Посада и дач, тропинка через лес, дорожка через поселок, лепившийся к платформе своими меленькими палатками и раскинувшийся свободно и правильно на многие километры. Ускоряя шаги, жадно вглядываюсь в знакомые места и слушаю тишину. Посадская улица кончается спуском к небольшому болотцу. Рядом, у самых зарослей ольхи, растет куча мусора. Через дорогу поднялся уже почти городок двух- и трехэтажных коттеджей. Все это хочется скорее миновать, чтобы с облегченным сердцем подняться к участкам, огороженным слева, и полю, уходящему вдаль. На небе появляются светлые и легкие облака. Вспоминается строчка из Евангелия: Облак светел осени их81. Можно идти и радоваться тишине, красоте родной подмосковной природы: раздольно, безлюдно... Всплывают в памяти отдельные моменты проповеди, совсем недавно произнесенной отцом Исаией (Беловым). Он напомнил слова святителя Григория Паламы о том, что при Преображении Апостолам дано было увидеть Господа таким, каким Он был всегда. Не Он изменился, а они смогли воспринять Его свет, услышать беседу их Учителя с теми, кого уже давно нет на земле. Дано им было это на время и с определенной целью. «Свет присносущный» (то есть всегда существующий) светит в мире до сих пор. Опытом это дано знать не всем, видеть—не всегда, но главное даже не в этом. Главное — в Светодавце. Его ощутить в своей жизни, Его слышать, Его слушать — всегда Живого — и всей своей жизнью исповедовать это — вот бы дал Бог! На деле же, увы, ничего подобного. Вспоминается выражение старца Силуана: «грешная земля». Да, человек такой, как есть, — земля только, и земля грешная. Говорим мы о трудностях, жалеем себя, возмущаемся... а ведь не этого надо. Все мы стоим перед выбором, серьезным и честным: или идешь узким путем Евангелия, или делаешь вид, что идешь, потихоньку устраиваясь в тенечке, чтобы пожить в свое удовольствие. Но и тем, кто делать вид не хочет, нужно много терпения, мужества и трезвости. Их подстерегает опасность противопоставить себя другим, взлелеять в душе фарисея с его: я не таков, как прочие82. Тесно отовсюду, помоги, Господи! Сам исправь и спаси!

Дорожка моя сбежала вниз, повернула направо. Из-за молодой веточки на старом малиновом кусте глянули спелые ягодки. На дороге куст, когда-то высаженный, чтобы освободить место на участке,— ничей, значит... и ягодки тают во рту. Трудно верить, что может еще на нашей земле быть так тихо и безлюдно! Кто-то копается на участке, но скрыт зеленью. Как хорошо! Да, свет фаворский надо пережить хоть в какой-то мере, надо с ним встретиться, ощутить его касание. Без этого все сравнения, символы, образы ничего не дадут. Здесь, среди этой красоты, нельзя не подумать о том, что видеть красоту природы, радоваться ей, ощущать величие Творца через нее — тоже дар Божий и милость Его. Как цвет — любой — тогда цвет, когда есть свет. Ночью, без света нет цвета и красоты, есть один мрак. Свернув налево и пройдя мимо нескольких дач, выхожу к металлическому мостику через овраг. Уже видно озеро. Ярко-голубое, в обрамлении зеленых берегов, на которых, немного отступив, возвышаются ели. Народу около озера мало — пятница. Потому и так тихо здесь, хорошо. Не верила почти, что все это наяву. Прохожу дамбу и поднимаюсь в лес. Елки, посаженные рядами, кое-где кустарник. Под ногами сверкнула яркая земляничка. Пока поднимаюсь к заветной тропинке, раз пятнадцать, если не больше, пришлось кланяться до земли, срывая запоздавшие душистые ягоды. Тропинка моя любимая, вся в солнечных бликах, хранит самые желанные молитвы, напоминает о них. Взгрустнется, когда вспомнишь, что не все желанное получилось. Надо, наверное, и это пережить. Жизнь — только путь. Силен Бог все трудное, грустное, даже ошибочное преобразить так, что поймешь глубокую правду нашей пословицы: не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы только Господь вошел в душу, в жизнь как Солнце, все Собой оживил, всех примирил, все преобразил! Господи, умножь нашу веру!

Поселком придется спешить, а пока еще раз хочется поднять глаза к небу, такому безмятежно глубокому, без единого облачка, еще раз глубоко вдохнуть свежесть соснового запаха, порадоваться последней погожей теплой поре, освещенной, в золотых солнечных пятнах, тропе, тишине и безлюдью. Господи! Хорошо нам здесь быть83. Только бы с Господом — всегда, везде — и нам, не мне. С Ним и в Нем мы едины со всеми. Дай Бог, чтобы было это не одними правильными словами, а живым ощущением, личным опытом.

Под последней елкой у самой опушки ждала свежая и крепкая сыроежка — подарок любимого уголка. Теперь пора спешить. Мерно стучали колеса длинного состава. Значит — товарный. Он задержит электричку, а мне подарит несколько минут, чтобы успеть в ближайшей канаве набрать букет веселой аптечной ромашки.

В электричке стало клонить ко сну. Сквозь дремоту вспоминаются случаи, когда необычный свет — и не солнечный, и не электрический, и не молния... вообще невыразимый и неописуемый — в одно мгновение преображал все. В столице все минувшее — казалось, только что бывшее, еще совсем близкое — воспринималось как сказка. И сказка, и быль, и свет, и сумерки, и радость — все вместе. И над всем этим — свет Преображения, и свет Лавры, и сияние красоты, и за все — слава Богу!