В четырнадцатой паремии59 пророк Иеремия говорит об установлении нового завета. Старый разрушен. Народ, отвергший своего Спасителя и Господа, отделился, выбрал себе участь оставленных. Новый народ Божий, христиане, от Бога получит новый дух, новое сердце. А мы — с каким живем? Несем ли мы миру дух Божий — дух мира, любви, благоволения? Святится ли нами имя Божие?

И, наконец, последняя, пятнадцатая, паремия60, заканчивающаяся победной песнью трех отроков. И здесь плен, насилие. Вечная тьма. Здесь мы слышим такое понятное нам требование подчиниться «единственно верному» указанию и кланяться не раздумывая истукану. И те же «достоинства» доносчиков — зависть, ревность, хитрость, притворство, злоба. В пророчестве о всей мерзости человеческой — верность трех юношей. Верность бескорыстная, самоотверженная, жертвенная. Знали, что шли на смерть,— и шли, не желая изменить вере отцов. Опять мы встречаем образ-символ: молитва в огне. Молитва не о себе, не о спасении, молитва — славословие Бога. Эта молитва обнимает всю Вселенную, которую юноши как бы приглашают убедиться в чуде: нестерпимое пекло не жжет их. Так может быть лишь в одном случае — если Бог рядом. И вот Он тут. Новозаветная Церковь подхватила восторг юношей, включив этот образ в канон. Все службы обращаются к этому образу, но наиболее полно он предстает в Великую Субботу. Очень жаль, что мы не приучены улавливать логическую последовательность и радоваться смысловой красоте в строе нашего богослужения: «Господа пойте и превозносите во вся веки».

Чтец «велиим гласом» возглашает: «Благословите вся дела Господня...». Хор священнослужителей вторит: «Господа пойте и превозносите Его во веки». Клирос повторяет, усиливая ту же мелодию и те же слова. Величественная картина создается обращением к Ангелам, Небесам, Силам Господним, водам, солнцу, луне, звездам, дождю, росе, ветру, зною, снегу, молнии, облакам... «Да благословит земля!..». Кажется, все перечислили, но вот снова мысленно мы возвращаемся к горам и холмам, травам и источникам, морям и рекам, китам и всем тварям, в воде движущимся, к птицам, зверям, скоту... Окончив это перечисление, чтец обращается к «сынам человеческим». Среди них выделяются иереи Господни, те, кто признает себя рабами Господа. Обращение это объединяет живых и почивших, праведных, преподобных, смиренных сердцем и обычных «рабов Божиих», включая сюда Апостолов, пророков и мучеников. Всем звучит: «Благословим Отца, и Сына, и Святаго Духа...». Отец ГлебXCVIII, покрасневший от усердия, заканчивает один: «Поющее и превозносяще во вся веки».

Малая ектения снимает напряжение, и вскоре вместо Трисвятого поют: «Елицы во Христа крестистеся…». Напоминает ли это (а должно напоминать, для того и уцелело в чине) о том, как усердно готовились весь Великий пост оглашенные к «просвещению», то есть к Таинству Крещения, как следил за этим местный епископ, или все ушло в прошлое?

Об этом читают Апостол61, а в алтаре все служащие переоблачаются в белые ризы.

К Плащанице идет петь трио: «Воскресни, Боже…..». Выходит отец наместник с иконой Воскресения Христова и, стоя лицом к народу, трижды благословляет всех этой иконой.

Икона эта (точное название — «Сошествие во ад») сияет новым золотым фоном. Киноварь одежд вместе с охрами на фоне блестящего серебряного люрекса наместнического облачения как яркая вспышка жизни. Свет Христов проникает всюду, где о нем и не думают, он живит все, что тянется к Жизни. Только бы не противиться ему собственным равнодушием.

Ушли певцы за наместником, вышел отец Владимир читать Евангелие62. В вечер субботний... И почти тут же, как вздох: «Да молчит всякая плоть человеча...». Есть такие песнопения, которые навсегда связаны в памяти с единственной мелодией, другой не хочется. И вот теперь эта медленная, тихая и очень сосредоточенная мелодия ведет к Тому, Кто пришел «заклатися и датися в снедь верным». Молчанию, даже самому обыкновенному, надо еще учиться, а тем более — глубинному безмолвию, о котором мы почти не имеем понятия. В этот день надо особенно стараться молчать.

Длинная вереница служащих медленно выходит на амвон, спускается и опять поднимается на ступеньки, чтобы безмолвно поклониться Плащанице. В этот момент хочется вспомнить всех, кто рад был бы стоять здесь, но не может по болезни или другим обстоятельствам.

Литургия Василия Великого кончается. Честно говоря, хотелось бы совсем никаких «слов» не слушать, но не получается. Жаль, что не умеем мы готовиться к Пасхе. Не к разговению, а к празднику. В быту внимание рассеивается на пустяки, и потому из-за суетности многое — и часто самое существенное — теряется. В храме об этом, как правило, не говорят. Интересно: в древности в этот день уже не выходили из храма. Келарь давал каждому по куску хлеба, шесть штук фиников или смокв (теперь мы это знаем как инжир) и кружке кисловатого вина, по крепости равного нашему квасу.

Если всю Страстную Седмицу бывать в храме, стараясь внимательно вслушиваться во все службы, то вместе с ночной пасхальной заутреней и литургией можно ощутить полноту торжества. Если что-то пропустить, Пасха так уже не воспринимается. Конечно, может Бог дать радость великого праздника и независимо от усердия, как чаще бывало в детстве, но это скорее исключение, чем правило. Правило — труд постоянный, усердный, внимательный. Труд и понуждение себя на молитву. А пасхальное торжество — награда за труд. В какой мере проникает в душу эта радость — это как Бог даст. Хоть в какой-то мере, да даст по милости Своей.

Немного передохнув, идем опять в Лавру. Странной пустотой встречает она. Это очень беспокоит. Может быть, электрички мудрят?

В Трапезной церкви чернеют отдельные фигуры, в Успенском кто-то читает Деяния так, что сомневаешься: сам-то он слышит ли, что читает? Ни слова не понять. Идем в Покровский храм. Странно, но факт: читают не Деяния, а Послания. Храм почти пуст. Усаживаемся поближе к окошку. В углах копошатся старушки. Еще стоят аналои. Несколько священников терпеливо слушают каждого, кто подошел. Говори сколько надо. Слава Богу, здесь причащение в Святую ночь не рассматривается как чуждое восприятию праздника. Пробило десять часов. Ушли священники. В храме почти так же пусто. Около одиннадцати часов в Лавру повалил народ. В окно видно, как черные ручейки разливаются по всей территории, люди спешат туда, где кому по душе. Да, отменили несколько электричек.

Храм сразу заполнился. В такой праздник храмы, соборы, обители должны быть полными. Мы миром Господу молимся. И пусть мы не знаем друг друга, но важно чувствовать, что сейчас нас собрала Пасха и объединила любовь к Лавре преподобного Сергия. Не раз замечено, что основная масса богомольцев — приезжие. Вот и ребята засверкали белыми рубашками: это пробирается наверх хор. Выходят на амвон священники, читают канон. Какие здесь ирмосы, тропари!..